Шрифт:
Закладка:
Приближенные бояре советовали Борису войти с войском в Киев и занять великокняжеский престол, но Борис не решился пойти против брата. Он наивно полагал, что Святополк теперь будет ему вместо отца.
Дружина оставила нерешительного Бориса и отправилась в Киев присягать на верность новому правителю.
Святополк завидовал всенародной любви к Борису и считал его главным претендентом на киевский престол. Он просто не мог оставить двоюродного брата в живых. Он подослал к Борису убийц, которые безжалостно закололи молодого князя копьями. Предание гласит, что Бориса предупредили о нападении, но он и не подумал укрыться от убийц. Князь ждал их вместе со своим верным слугой Георгием. Когда наемники приблизились к шатру, они остановились в нерешительности, услышав голос Бориса, молившегося Всевышнему. Борис чувствовал, что убийцы стоят за тонкой тканью шатра, но продолжал молиться. Успокоив душу верой в Бога, он лег в ожидании смерти. Как только он замолчал, злодеи тут же ворвались в шатер и совершили свое черное дело.
Глеб ничего не знал о смерти отца и убийстве Бориса. Святополк поспешил воспользоваться и этим обстоятельством. После убийства Бориса он сразу же послал гонца в Муром к Глебу с сообщением, что Владимир болен и желает его видеть. Обеспокоенный Глеб в сопровождении небольшого отряда дружинников поспешил в Киев. Недалеко от Смоленска Глеб встретил гонца из Новгорода с известием о кончине отца и злодеянии Святополка. Оплакивая отца и брата, Глеб принялся усиленно молиться. В это время его и настигли наемные убийцы. Они бросили тело Глеба на берегу реки, где оно пролежало несколько дней. Позже останки Глеба похоронили рядом с Борисом в вышгородской церкви Святого Василия.
Православная церковь впоследствии причислила обоих братьев к лику святых великомучеников. Древний храм производит сильнейшее впечатление своей мощью и мудрой простотой. Он стоит на самом краю обрывистого берега Нерли, обнаженные апсиды его обращены в сторону реки. Белокаменная кладка храма несколько грубовата, но этим она только усиливает властное обаяние сдержанных форм здания.
Молчаливо и сосредоточенно стоит храм уже более 850 лет, поражая своим величием. Можно представить, как сильно его белый куб выделялся в древности, когда его окружали серые бревенчатые постройки.
С севера и юга в виде двух овражков сохранились следы былых въездов в крепость со стороны пристани. Храм пережил много событий, в том числе и монголо-татарское нашествие 1238 г. В летописи есть свидетельство, согласно которому в 1239 г. ростовский епископ Кирилл выделял людей и средства для ремонта пострадавшего здания княжеского храма. Но вслед за этим для здания наступила длительная пора запустения. Храм много лет простоял без кровли, его своды, восточная часть стен, верхи алтарных апсид начали рушиться. Лишь в XVI–XVII вв. духовенство приняло решение о восстановлении храма.
Для ремонта использовали старый белый камень, которого не хватило на восточную часть здания. Храм завершили новым сомкнутым сводом, сделанным наспех.
Церковь Бориса и Глеба
С того времени храм обрел четырехскатную крышу с маленькой главкой, что совершенно не соответствовало первоначальному облику здания.
Древние щелевидные окна были заложены и сделаны новые. Кроме того, в XIX в. к западной стене храма пристроили притвор. Основываясь на внешнем виде других сохранившихся древних храмов, можно представить утраченные части здания и его первоначальный облик. По своему типу церковь Бориса и Глеба похожа на храм Покрова на Нерли и Дмитриевский собор во Владимире. Таких одноглавых кубических трехапсидных храмов на Руси в XII в. было построено немало.
Однако образ этого храма значительно отличается от других. В нем нет утонченной хрупкости и стройной ярусности Покрова на Нерли, нет пышного резного убора Дмитриевского собора. В Кидекше все гораздо проще и суровее.
Храм имеет форму куба, он неподвижен в своем спокойствии и величии. Могучие полуцилиндры апсид внушительно выступают из стен храма. Над плавными дугами закомар поднималась мощная глава с чернеющими щелями окон и серебристым шлемовидным покрытием.
Обнаженные белые фасады были расчленены плоскими лопатками на широкие доли. На светлой глади стен четко вырисовывались тени от узких окон-амбразур, похожих на крепостные бойницы.
Порталы храма выполнены так же просто. В них нет косяков, капителей, архивольт и выглядят они как простые уступчатые обрамления входов. Единственной декоративной деталью, выполненной древним зодчим, является аркатура на клинчатых консолях с пояском поребрика[16]. Такой же поясок украшал верх барабана и апсид.
В суровом и сдержанном облике храма Бориса и Глеба нашли отражение непростые условия времени правления Юрия Долгорукого. Тогда только начиналась борьба за возвышение Владимирского княжества. Главными в ней были постоянные военные походы на Киев и подавление оппозиционных настроений среди знатных бояр. Тогда монументальное архитектурное искусство еще не было поставлено на службу политике великого князя. В княжеских резиденциях строились небольшие традиционные храмы, овеянные суровым духом того времени. Они больше походили на крепости, чем на церковные сооружения.
Фасад церкви Бориса и Глеба
Церковь Бориса и Глеба в Кидекше своим расположением на береговой круче подразумевает некоторую демонстративность, господство над окружающим храм обширным пространством. Это качество потом использовали и развили строители Владимирского кремля. Интерьер церкви Бориса и Глеба был также предельно прост, спокоен и неподвижен. Своды хор и крестчатые столбы терялись в сумраке. Но при восстановлении храма в XVII в. внутреннее пространство было значительно изменено.
Восточные столбы разобрали и вместо них сложили новую стену с проходами в алтарь. Алтарная часть при этом значительно удлинилась. Интерьер храма стал похож на внутренние помещения церквей двухстолпного типа XVII в.
При всех совершенных перестройках церковь Бориса и Глеба в Кидекше остается выдающимся памятником древнерусского зодчества, древнейшим памятником белокаменной архитектуры. Творческий почерк мастеров, создавших это здание, определяется прежде всего четкими геометрическими формами, точностью контуров в горизонтальной и вертикальной плоскостях.
Строители храма владели техникой белокаменной кладки, которая была незнакома зодчим Поднепровья, а именно оттуда пришли мастера, возводившие собор Владимира Мономаха в Суздале. Так умели строить только зодчие из Галича, которые были знакомы с романской архитектурой стран Западной Европы.
Крепкие связи Юрия Долгорукого с галичским княжеским домом только подтверждают предположение о том, что мастера пришли именно с берегов Днестра и заложили в Северной Руси основу новой архитектуры XII в. И мастера эти превзошли своих учителей. Их творения затмили произведения зодчих Галича.
Вначале проявлений интереса к формам романской архитектуры почти не было. Сам Долгорукий был поклонником греческого искусства. В храмах периода его правления просто не могли появиться новые элементы, не связанные с русско-византийскими традициями. Так, аркатурный поясок на здании храма в Кидекше, считавшийся ранее изобретением романских архитекторов, в действительности применялся русскими мастерами еще в XI в. Под хорами внутри храма сразу при его постройке были сделаны аркосолии для княжеских гробниц. Юрий Долгорукий умер в Киеве, а Кидекша перешла во владение его сына Бориса. В храме был погребен Борис Юрьевич, его супруга Мария и их дочь. Их гробницы стоят в аркосолиях и сейчас.
В XVII в. в Кидекше жил воевода Тимофей Савелов, который в силу своей любознательности осмелился заглянуть под крышку саркофага и увидел, что на скелетах прекрасно сохранилась одежда: «Поверх лежит неведомо какая одежда шитая золотом… На ней же вышит золотом орел пластаный одноглавной, а от того орла пошло на двое шито золотом же и серебром узорами…».
Рассказ воеводы дает представление о драгоценных одеяниях далекого времени Всеволода Большое Гнездо. «Пластаный» орел, то есть с расправленными крыльями, встречается в рельефах древнего Дмитриевского собора. Кроме того, Тимофей Савелов отметил наличие росписей над гробницами князя и княгини: «Подобия их на стенах шаровным строением (красками) воображены». Эти слова нашли подтверждение только через 280 лет.
После постройки храм на протяжении почти сорока лет оставался нерасписанным. Строгий интерьер оживляли лишь цветные пятна икон на алтарной преграде и огоньки свечей
