– Как-то не очень уместно для лисиц.

– Это, наверное, союз. Насколько я понял, амаранты с близкими специальностями образуют анклавы. Как, например, гончары из обезьяньего клана, объединившиеся с саламандрами, которые топят им печи своим огнем.

– Значит, разные кланы амарантов ладят друг с другом?

– Ну да. Никто не дерется друг с другом, потому что все одной расы.

– Трудно представить.

Гинкго ухмыльнулся:

– Ладно, не все так мирно, иначе не было бы наблюдателей. Амаранты не охотятся друг на друга, но люди – честная добыча. Или когда-то ею были.

– Сейчас твои сородичи хотят мира.

– Похоже на то, – сказал он, переходя к разделу, который изучал ранее.

– Так что ты ищешь? – спросила Цумико.

– Герб волчьей стаи, которая меня приютила. – Гинкго взглянул на дверь и понизил голос: – Я не задаю вопросов, на которые сам не хочу отвечать, поэтому не знаю, к какой семье они принадлежат. Но в прошлый раз, когда я был там, они отмечали праздник, так что мой друг и его родственники носили фамильный герб. Только я не могу найти его среди незнатных семей.

– Как он выглядел?

– Полная луна со склонившейся над ней цветущей веткой. – Гинкго начертил в воздухе кривую. – Только это. Ничего больше.

Они вместе пролистали подходящий раздел, и, хотя почти в каждой стае на знаках отличия была отсылка на луну, ни один из гербов не подходил под описание.

– Может, они только недавно его придумали? – спросила Цумико.

– Откуда мне знать? – проворчал Гинкго. – Вроде нет, но, может, я что-то упускаю.

– Что именно? – Майкл вошел в кухню, устало отсалютовав им обоим.

Гинкго закрыл книгу:

– Как папа?

– Снова спит. – Майкл налил суп в тарелку и выбрал апельсин с подноса на стойке. Скользнув на свое обычное место за кухонным столом, он спросил: – Нашел то, что искал?

– Не совсем. Но читать интересно. А насколько актуальна эта книга? Могли ли новые кланы успеть принять свои гербы с момента ее выхода?

– Айла принесла справочник домой прошлым летом. – Губы стража изогнулись. – Она уже выучила все гербы, вот и одолжила его мне. Предполагаю, это означает, что ты держишь наиболее полный реестр активных семейств, ответвлений, анклавов и гильдий. В мировом масштабе.

Гинкго нахмурился.

– Наблюдатели тоже придумывают себе знаки? – поинтересовалась Цумико.

– Нет. Гербы характерны только для амарантийской культуры. – Майкл без особых усилий перешел в режим учителя. – Хотя это и необязательно в повседневной жизни, на официальных приемах принято носить до пяти гербов. Они служат идентификаторами клана, дома, семьи, гильдии, анклава и в последнее время – роли в человеческом альянсе.

– То есть… Гинкго получил бы один, как лис Меттлбрайт, один – как сын Арджента и один за то, что он садовник Особняка?

Майкл помахал им ложкой:

– В том и смысл! Получается, что даже когда амарант находится в человеческом обличье, можно с первого взгляда сказать, с кем имеешь дело. С человеческой точки зрения это воспринимается как открытость. В интересах мира нечеловеческим расам нечего утаивать.

Гинкго фыркнул:

– Идея, которую продвигают наблюдатели.

– Естественно. Поскольку это не так уж далеко от истины.

– О чем ты? – спросила Цумико.

– В амарантийском обществе считается вежливым – и даже лестным – спрашивать людей о значении их гербов. Проявление интереса к чьей-то истории – это первый шаг к тому, чтобы стать частью их будущего.

Искоса посмотрев на Гинкго, Цумико спросила:

– А что, если у кого-то только один знак?

Майкл задумчиво заглянул в свою суповую тарелку:

– Такое бывает, хотя и сравнительно редко.

– Почему?

– Ах, ладно. – Майкл откинулся на спинку стула и начал счищать кожуру с апельсина. – Представьте это таким образом. Одной из причин появления дополнительных гербов является дифференциация между членами семьи. Допустим, у лиса есть три сына. У них общий маркер клана, как принадлежность Арджента к Меттлбрайтам. И, по крайней мере, изначально все трое будут носить имя своего отца и соответствующий герб. Старший сохранит этот символ дома, но младшие зарегистрируют свои собственные гербы, если добьются соответствующего положения.

– Младшие сыновья начинают ответвления семьи, – резюмировала Цумико.

– Да.

Гинкго выругался себе под нос, значит, тоже все понял. Но Цумико предпочла подтвердить свои догадки:

– Получается, человек с одним знаком не принадлежит ни к одной из младших семей.

– Верно. – Майкл сунул в рот дольку апельсина и задумчиво прожевал. – В каждом клане только горстка амарантов будет носить лишь один герб – его представитель, их наследник и любые прочие дети, которые еще слишком малы, чтобы основать свой собственный дом.

– Тогда, гипотетически говоря, единственными кошками с одним гербом будут… Хисока Твайншафт, его наследник и другие малыши.

– О, у него никого нет, – со смехом заверил Майкл. – Хисока-сенсей – закоренелый холостяк. А главенство в кошачьих кланах традиционно переходит от матери к дочери. Но в целом мыслишь ты верно, это справедливо для всех – лошадей, мотыльков, пантер, тануки, фениксов и так далее.

– И волков, – прошептала Цумико.

Гинкго снова выругался.

Глава 30

Недооценка

Арджент переместил руку и нащупал бедро Цумико, а затем притянул ее к себе плотнее. Он смутно отметил, что хозяйка успела сменить пижаму. Шелк – уже намного лучше. Санса, должно быть, показала ей хранилище. Ну разумеется. Они собирали вещи.

Сколько времени прошло? Долго он тут валяется? То ли из-за нектара, то ли из-за силы души госпожи, то ли из-за присутствия сына, лис полностью расслабился и потерял чувство времени.

Перевернувшись на спину, Арджент отыскал стража своего сна. Лунный свет лился в окно, сияя на непослушной шевелюре Гинкго. Ухо сына дернулось в его сторону, и Арджент спросил:

– Как долго?

– Еще восемнадцать часов. Хочешь, поменяемся местами, чтобы ты размялся?

Арджент мрачно воззрился на сына.

Болван только брови поднял.

– А что? Мы с ней так и делаем, когда ей нужен перерыв.

– Вряд ли.

– Упирайся сколько хочешь, а руку мою ты держал.

Арджент нахмурился. К нему вернулись неясные сны, смутные обрывки старых воспоминаний о том времени, когда он прижимал к груди испуганного малыша и пел о лисицах и свободе.

– Что-нибудь нужно? – спросил Гинкго.

– Еда.

– Да уж наверняка. Я принесу тарелки. И приведу Сансу, если та еще не спит. Она захочет проверить твои бинты и, если нам повезет, снова накормит тебя той золотой жижей, которая делает тебя послушным и милым.

– Иди, – зарычал Арджент.

Невероятно, но наглец все-таки послушался.

Снова обратив внимание на свою госпожу, Арджент вздохнул. Ее нога зацепилась за его икру. Ее голова уткнулась ему в плечо. Ее избыток силы пронизывал его самые сокровенные части, наполняя тело до краев. Если она продолжит так легко удовлетворять потребность лиса в ней, как ему тогда вырваться на свободу?

Она его погубит.

Арджент провел костяшками пальцев по ее щеке, невесомо, как прикосновение лунного света, и прошептал:

– Я буду ненавидеть тебя больше всего.

Цумико устроилась в кресле, поджав ноги, и подула на кружку чая с молоком, которую принес Гинкго. Густое, как сливки, и сладкое от меда полуночное угощение на мгновение отвлекло