Шрифт:
Закладка:
— Малые реакторы… — Амос, болезненно поморщившись, махнул рукой. — Был проект с раствором хлорида. Раствор попал на комбинезон…
— Я понял, — буркнул Гедимин. — От кого ты узнал…
Он замолчал, переваривая очередную неприятную мысль.
— Он уже мёртв? Вам сообщили?
— Я не знаю, — тихо ответил Амос. — Я вообще ничего не знаю. Так ты не видел его мёртвым?
Гедимин мигнул.
— Медики не пустили меня. И… — он замолчал. «А ведь правда,» — он ощутил слабую надежду, и обруч на груди слегка размягчился, позволив вдохнуть. «Тут хорошие медики. Может быть, есть антидот…»
— Мне разрешили зайти к нему сегодня, — сказал он. — Пойдёшь со мной?
…Люк медотсека был открыт, чему Гедимин крайне удивился. Остановившись в нерешительности, он переглянулся с Амосом. Изнутри доносились голоса; как минимум один был Гедимину хорошо знаком — и услышать его здесь сармат ожидал в последнюю очередь.
«Идём?» — жестом спросил он у Амоса. Ему было не по себе — так же, как перед запуском нового реактора.
Филк покосился на знак биологической опасности на люке и качнул головой — точнее, всем корпусом.
— Я тут подожду, — тихо ответил он. — Кто там?
— Кумала, — отозвался Гедимин. — Странно.
Он вошёл, слегка приоткрыв люк, практически боком, и остановился. Медики его не замечали — перед ними с какими-то свёртками в механических «руках» стоял Кумала в новом экзоскелете.
— У вас есть исправный утилизатор, — говорил он с лёгким раздражением в голосе. — В чём проблема? Уничтожьте вещи, когда в них не будет необходимости. Раненый сармат не должен валяться на полу голышом, как дикое животное.
Гедимин изумлённо замигал. «На полу? Но здесь капсулы… Или он про карантинные камеры? Кто у него там? Друг? Лаборант?»
— Если бы это вредило раненым, мы бы их так не держали, — отозвался сармат-медик. — Но если вы настаиваете…
Он кивнул санитарам на свёртки, и они, подобрав их, ушли в соседнее помещение, закрыв за собой люк со знаками биологической опасности. Кумала, удовлетворённо кивнув, развернулся — и остановился.
— Гедимин, вы? Пришли в середине смены⁈ Я знал, что он вам дорог, но чтобы вы оторвались от реактора…
Гедимин, только переставший мигать, помянул про себя уран и торий и усилием придержал веки — от их частого трепыхания уже слезились глаза.
— Хольгер здесь? — отрывисто спросил он. — Ты его видел?
— Да, и даже принёс ему кое-что полезное, — ответил Кумала. — Всё-таки условия в карантине оставляют желать лучшего. Он в полном сознании. Думаю, он будет вам рад. А теперь прошу меня извинить — пора возвращаться к работе.
Гедимин пропустил его к выходу и растерянно хмыкнул. «Он всегда носит в карантин вещи?» — мелькнула нелепая мысль и тут же исчезла.
— Пропусти меня к Хольгеру, — потребовал он у сармата-медика. — Что с ним? Вы подобрали антидот? Я думал, его не существует.
— Да, верно, — неохотно признал медик, жестом пригласив сармата идти за ним к люку, откуда только что вышли санитары. — Антидота нет. Эа-мутации, если верить анализам, тоже нет. А что с ним — я понятия не имею. Смотри сам.
Между люком и округлой стеклянной стеной было немного места — едва хватило, чтобы закрыть за собой крышку, не задев её плечом. Просторный вертикальный автоклав напомнил Гедимину вольеры экзотариума, и он невольно хмыкнул. Его услышали — внутри «вольера» зажёгся свет. Хольгер в одних подштанниках сидел на матрасе, растерянно глядя то на свёрнутое одеяло, то на пришельца.
— Атомщик⁈ — он лёгким движением поднялся на ноги, выронив свёрток, и прижал ладони к стеклу. Первое, что увидел Гедимин, — небольшие белесые шрамы неровной формы на предплечье и бедре; второе — что красноватое пятно на ладони, покрытое мелкими волдырями, исчезло бесследно.
— Зачем полез к червям без скафандра⁈ — Гедимин с размаху припечатал свою ладонь поверх хольгеровой и сердито смигнул набежавшую влагу — глаза отчего-то слезились, хотя никаких едких паров внутри брони не было и быть не могло. Химик вздохнул.
— Да, это была редкая глупость, — признал он. — Я даже заподозрил, что мозг пострадал от облучения. Но медики говорят, что я пока не мутант, — значит, всё не так плохо.
Гедимин внимательно глядел на его предплечье. Зрение его не обманывало — красных пятен больше не было, кожа полностью очистилась. Как заметил он, переведя взгляд, воспалённая полоска по кромке век тоже пропала.
— Что они тебе ввели? — спросил сармат. — Ожоги пропали за полдня. Я с такими неделю маялся!
Хольгер заметно смутился.
— В том-то и дело, атомщик, — медленно проговорил он. — Они ничего не успели сделать. Они ещё брали анализы, когда началось заживление. Поэтому я в карантине. Это очень странно выглядело, атомщик. Сначала восстановилась кожа, а потом закрылись укусы.
Он показал сармату шрам на предплечье. Гедимин недоверчиво хмыкнул.
— А флоний? Как ты его переварил?
Химик пожал плечами.
— Тут думают, что флоний, возможно, и нейтрализовал действие ирренция. А ирренций каким-то образом нейтрализовал флоний. Во всяком случае, я ничего странного сейчас не чувствую. Будто ничего и не было.
Гедимин покачал головой. Ему хотелось потрогать Хольгера — убедиться, что он не голограмма, и что кожа не расползётся, выпуская потоки слизи.
— Я думал, ты умрёшь, — сказал он. Хольгер усмехнулся.
— Кажется, с этим придётся подождать. Я в порядке, атомщик. Только немного раздосадован.
Люк открылся. Внутрь заглянул санитар и тут же отступил в сторону, пропуская сармата-медика.
— Хватит на сегодня, — сказал тот. — Хольгер, нам нужно осмотреть тебя и взять анализы. А ты дай больному отдохнуть. Приходи завтра.
— Он точно не умрёт? — спросил вполголоса Гедимин, когда карантинный отсек закрылся. — Так флоний
