Иногда случалась какая-нибудь интересная экскурсия: Тереза сопровождала отца на рыбалку, делала и она робкие попытки в качестве рыболова, но обычно предпочитала сидеть на траве.

Она рассказывает: «Тогда мои мысли становились глубокими, и душа моя, не зная, что означает созерцание, погружалась в настоящую молитву… Я слушала отдаленные шумы: шелест ветра и едва слышную музыку, доносившуюся из солдатской казармы, и мое сердце наполнялось грустью. Тогда земля казалась мне ссылкой, и я мечтала о Небе» (РА 50).

У всех подростков время от времени бывают подобные «романтические» настроения и смутные ощущения «бесконечности», но ведь Терезе не было еще и пяти лет! Дело в том, что она жила в обстановке, которая делала естественной мысль о вечности, тем более, что «небеса» — было первое слово, которое она смогла написать.

Даже вкусный поджаренный хлеб с вареньем, приготовленный на полдник, который в поздние послеобеденные часы приобретал тусклый и залежалый цвет, напоминал ей, что только в раю возможны никогда не увядающие радости.

Столь же обычной была встреча по пути с каким-нибудь бедняком, отнести милостыню которому всегда поручалось Терезе (и мы читаем в «Автобиографии», какой невероятно глубокий смысл имел для нее этот жест).

Затем бывала целая домашняя литургия: например, когда старшие в мае месяце шли в приходскую церковь, девочка устраивала в кухне в обществе служанки свою маленькую церемонию в честь Марии.

Торжества готовились с сердечной радостью и тщательно объяснялись; прежде всего воскресенье воспринимали как «праздник Господа Бога, праздник отдыха»; все должно было указывать на это: от обильного утреннего завтрака до того обстоятельства, что отец в тот день целовал ее «нежнее обычного»; от визита к родственникам до вечерней прогулки, когда девочка забавлялась тем, что давая вести себя за руку, не глядела, куда ступает, потому что хотела внимательно и подолгу всматриваться в звездное небо, чтобы найти там первую букву своего имени. «Смотри, — говорила она отцу, указывая на очертание созвездия, — мое имя написано на небе!».

Главным событием дня, несомненно, была торжественная месса; для девочки богослужение было, конечно же, слишком длинным, и проповеди часто оставались ей непонятны, хотя она и старалась слушать: «Я, однако, смотрела больше на папу, чем на проповедника, и его красивое лицо говорило мне о многом. Иногда его глаза блестели от волнения, и он силился сдержать слезы; казалось, он не был уже привязан к земле, — настолько его душа погружалась в вечные истины…» (РА 60).

Для девочки, разумеется, должно быть драгоценным опытом — иметь отца, который перед Богом умиляется, как дитя!

Особенно зимние вечера были незабываемы (напомним, что тогда не было ни телевизора, ни радио, ни электричества, ни центрального отопления…). Семья собиралась у очага; сначала отец играл в шашки со старшей дочерью, потом брал маленьких на колени и пел им романсы своим красивым баритоном, или читал стихи Виктора Гюго или Ламартина, или декламировал какую-нибудь басню Лафонтена, или показывал веселые «подражания», — в которых он всех превосходил, и Тереза, став взрослой, будет отличаться особой ловкостью в них, — или тут же изобретал игры или даже игрушки.

Всеобщая вечерняя молитва завершала день, и Тереза, которой всегда доставалось место возле отца, отмечает: «Мне довольно было посмотреть на него, чтобы узнать, как молятся святые!» (РА 63).

Все в этом доме напоминало о Божьем отцовстве и о Его небесной обители: в конце учебного года, хотя обучение и проходило в семье, были экзамены перед отцом, потом зачитывание результатов, потом награждение. «Мое сердце сильно билось, когда я получала награду и венок: для меня это было как бы образом Страшного Суда».

И когда отец впервые повез ее, чтобы показать ей море, она была зачарована, как будто перед священным зрелищем: «Я без конца смотрела на него и не могла оторваться; его величие, шум волн — все говорило моей душе о величии и могуществе Бога».

Разве удивительно, что на закате — в то время, как солнце прокладывало на море позолоченную дорожку, по которой скользила парусная лодка, — девочка естественным образом подумала о «сияющем пути благодати» и решила никогда не отдаляться от него, чтобы иметь возможность «мирно грести своими веслами под взглядом Иисуса»? (сравн. РА 73).

Этот эпизод восходит к тому времени, когда Терезе было всего семь лет. Конечно, у девочки были редкие способности к самоанализу и еще более редкая духовная восприимчивость, но также у нее был отец, который уделял все свое внимание тому, чтобы ничто не возмутило чистоту этой маленькой души.

Тереза рассказывает, что на том же самом песчаном берегу им случилось встретить господ, которые подошли, чтобы сказать отцу любезность, спрашивая «его ли дочь — эта столь прелестная девочка»; «папа ответил положительно, но я заметила, как он сделал им знак, чтобы они меня не хвалили». И так же поступали старшие сестры, так что Тереза отмечает: «Я впервые слышала, как меня называли хорошенькой», поскольку в семье никто никогда не произнес «ни одного слова, от которого в мое сердце могло бы проникнуть тщеславие!».

И, тем не менее, каждое утро ее элегантно одевали, и отец требовал, чтобы ей всегда завивали длинные локоны, в соответствии со сложными ритуалами того времени.

Представляя себе слишком изнеженную и сентиментальную семейную обстановку, мы очень ошибемся. Сама Тереза удивлялась, как было возможно «воспитать меня с такой любовью и деликатностью, при этом никогда меня не балуя». «Она никогда не извиняла мне ни одного недостатка, никогда не упрекала меня без причины, но также и никогда не возвращалась к тому, что уже было решено» (РА 64).

Тереза всю жизнь будет с огорчением вспоминать, как она лишь один только раз ответила отцу, просившему ее о чем-то: «Обойдешься!». Ее поругали, и с тех пор (ей было около трех лет!) она никогда больше не сказала ни одного неуважительного слова.

Потому уже взрослой она могла с полнейшей простотой сделать это столь волнующее утверждение: «С трех лет я никогда не сказала "нет" Господу Богу».

Здесь необходимо быть внимательными. Мы не рассказываем ни биографию Терезы, ни биографию ее отца. Если бы было так, то следовало бы более углубленно рассмотреть многие другие аспекты: как в этой семье воспринимали проблемы, тревоги, неизбежные разногласия, важные общественные, политические, религиозные вопросы и т. д.

Речь идет совсем не об этом. Мы всего лишь рассказываем о «детских воспоминаниях Терезы», прежде всего о тех, что касаются ее отца. Эти воспоминания демонстрируют, насколько неизгладимо ее сознание осталось отмечено детством, так что на них она основала