Шрифт:
Закладка:
Ниддердейл мотнул головой.
– Да, наверное. Они были здесь только потому, что папенька держал большой дом.
Молодой лорд почувствовал, что упрек относится и к нему.
– Ах, какая была жизнь! А теперь… теперь все кончено.
В этот миг силы как будто ее оставили, и она рухнула на диван. Ниддердейл пытался ее поднять, но она вырвалась и закрыла лицо руками. Он стоял близко, по-прежнему держа Мари за локоть, когда в парадную дверь постучали. Слуги, которые толклись в прихожей, открыли сразу. Лорд Ниддердейл вышел на лестницу и тут же услышал голос Долли Лонгстаффа.
Долли с утра пораньше вручил себя попечению мистера Скеркума, и так получилось, что они с поверенным встретили его отца и мистера Байдевайла на углу площади. Все четверо пришли за деньгами, которые мистер Мельмотт обещал выплатить в этот час. Разумеется, никто из них не слышал, что Великий Делец свел счеты с жизнью, и, подходя к двери, думали только о своих счетах с ним. Скеркум, многое слышавший о вчерашних событиях, был уверен, что они ничего не получат, Байдевайл же смотрел на вещи оптимистично.
– Разве мы не хотим их получить? – спросил Долли, сильно задев этим отца, которому слово «мы» показалось непочтительным.
Их впустили в дом всех разом, и Долли начал громко уверять, что многие вещи тут ему хорошо знакомы.
– У меня был в точности такой плащ, – сказал Долли, – и я все не мог взять в толк, куда мой человек его задевал.
Эти слова Ниддердейл и услышал, стоя на верхних ступеньках лестницы.
По лицу слуги, который им открыл, и по тому, что еще трое-четверо слуг толклись в прихожей, оба поверенных сразу поняли, что дела идут не как обычно. Долли еще не закончил дурачиться, как дворецкий шепнул мистеру Байдевайлу, что мистера Мельмотта… «больше нет».
– Умер! – воскликнул мистер Байдевайл.
Скеркум сунул руки в карманы брюк и разинул рот.
– Умер! – пробормотал мистер Лонгстафф-старший.
– Умер! – повторил Долли. – Кто умер?
Дворецкий помотал головой. Скеркум что-то шепнул ему на ухо, и дворецкий кивнул.
– Примерно этого я и ждал, – заметил Скеркум.
Затем дворецкий шепнул что-то мистеру Лонгстаффу, потом мистеру Байдевайлу, и все они узнали, что миллионер ночью проглотил яд.
Слугам было известно, что мистер Лонгстафф – владелец дома, поэтому его как имеющего право здесь распоряжаться отвели в комнату, где на диване по-прежнему лежало тело Мельмотта. Оба поверенных и Долли, разумеется, пошли с ним, и лорд Ниддердейл тоже. Полисмен, который, видимо, просто сторожил тело, при их появлении встал. Трое или четверо слуг вошли вместе с джентльменами, и у ложа покойника собралась почти толпа. Рассказывать было больше нечего. Что Мельмотт был накануне в парламенте, где опозорился в пьяном виде, они уже знали. Что его нашли с утра мертвым, им тоже сообщили. Они могли только стоять и смотреть на бледные ввалившиеся черты грузного человека, и каждый мысленно сожалел, что узнал самое имя Мельмотта.
– Вы у них свой человек? – шепотом спросил Долли лорда Ниддердейла.
– Она за мной послала. Мы живем совсем близко, как вы знаете. Ей нужен был кто-нибудь, кто может дать советы. Мне надо снова к ней подняться.
– А его вы раньше видели?
– Нет. Я сошел, только когда услышал ваши голоса. Боюсь, для вас это довольно плохо.
– Он разорился в прах, да? – спросил Долли.
– Сам я ничего не знаю. Он как-то говорил со мной о своих делах, но он был таким лжецом, что его слова ничего не стоят. Тогда я ему поверил. Отчего – ума не приложу.
– С тем, другим, конечно, покончено, – предположил Долли.
Ниддердейл движением головы подтвердил, что с тем, другим, покончено, и вернулся к Мари. Четверым джентльменам здесь делать было больше нечего, и они вскоре ушли; впрочем, мистер Байдевайл перед этим дал дворецкому некие короткие указания касательно городской резиденции мистера Лонгстаффа.
– Они приходили к нему, – прошептал лорд Ниддердейл. – У них была какая-то встреча. Он сказал им быть здесь в этот час.
– Так они не знали? – спросила Мари.
– Не знали – пока ваш слуга им не сказал.
– И вы туда заходили?
– Да, мы все туда зашли.
Мари поежилась и снова закрыла лицо руками.
– Думаю, лучшее, что я могу сделать, – пойти на Эбчерч-лейн и выяснить у Смита, кому из поверенных ваш отец больше всего доверял, – сказал Ниддердейл. – Я знаю, что Смит занимался его личными делами, потому что так он мне говорил в совете директоров. И если будет нужно, я найду Кролла. Без сомнения, я сумею его разыскать. Потом нам надо будет нанять поверенного, который все для вас устроит.
– Куда нам лучше уехать?
– Куда бы хотела уехать мадам Мельмотт?
– Куда угодно, лишь бы спрятаться. Быть может, Франкфурт подойдет лучше всего. Но разве нам не надо остаться здесь, пока не уладятся все дела? И не можем ли мы нанять квартиру как можно дальше от дома мистера Лонгстаффа?
Ниддердейл пообещал найти им квартиру, как только поговорит с поверенным.
– А теперь, милорд, я полагаю, что больше вас не увижу, – сказала Мари.
– Не понимаю, отчего вы так говорите.
– Потому что так будет лучше. Зачем это вам? Хватит и того, что о вас в любом случае будут говорить. Но я не думаю, что это моя вина.
– Вас не в чем упрекнуть.
– Прощайте, милорд. Я всегда буду помнить вас как самого доброго человека в моей жизни. Я по многим причинам решила за вами послать, но я не хочу, чтобы вы возвращались.
– Прощайте, Мари. Я всегда буду вас помнить.
И они расстались.
Затем лорд Ниддердейл отправился в Сити, где сумел найти и мистера Смита, и герра Кролла. К тому времени, как он добрался до Эбчерч-лейн, новость о смерти Мельмотта уже распространилась, а о его обстоятельствах сделалось известно (или якобы известно) более, нежели молодой лорд слышал раньше. Подкосило Мельмотта, по словам герра Кролла, бегство Когенлупа – оно и падение акций Южной Центрально-Тихоокеанской и Мексиканской железной дороги, вызванное распространившимися по Сити слухами касательно Пикерингского имения. Если бы он не связался с Пикерингом, считали на Эбчерч-лейн, не принимал императора и не баллотировался от Вестминстера, то к концу осени мог бы проделать это все без всякой для себя опасности благодаря деньгам от железной дороги. Однако он довел до того, что нехватка сравнительно небольших наличных сумм поставила его под удар, и, силясь выкрутиться, совершал все более рискованные шаги, пока не увяз окончательно и бесповоротно. Что до его смерти,
