одну комнату, правда, с тремя кроватями. Не помню, как прошел конец дня. Зато утро следующего осталось в памяти. Я открыл глаза и осмотрелся. На постели напротив лежала Травка и похрапывала с обстоятельностью заправского мужика. Потом она проснулась и стала шарить рукой вокруг в поисках очков. Не нашла, и будто о чем-то вспомнив, погрузила средний палец в нос и стала им так крутить и вертеть, что закачалась постель, на которой она лежала. Я крикнул: «Шелике! Береги нос!» И она окончательно проснулась. В общем Гришков и я так освоились с обществом Шелике, что я чуть было не стал предлагать ей утром побриться. Мы встали, кое-как позавтракали и пошли получать квартиру. Ошский сентябрь тепл и ласков. Мы шли по заросшей тополями улице мимо обстоятельных домов, построенных, видимо, вскоре после добровольного вхождения Киргизии в состав России, мимо заплеванных забегаловок, вокруг которых толпились стаи бродячих собак, зашли в Горисполком. Его председатель т. Курбанов не имел ни секунды времени. Как мы потом узнали, он всегда уже в это время завтрака отдавался труду: ехал на базар проводить работу среди чайханщиков, мастеров по плову и шашлыкам. Этого толстого и пропахшего мясными яствами деятеля мы поймали на воздухе и кликнули: «Мы кандидаты наук, приехали из Фрунзе. Где ключи от квартиры?» Курбанов на мгновение остановился: «Какие кандидаты? Куда кандидаты? Зачем кандидаты? Не нужны кандидаты! Не знаю кандидатов! Нет квартир и не будет!» Мы переглянулись и пошли в Горком Партии. Там нас принял Первый Секретарь Виктор Петрович Москвитин. Увидев его, я изумился: моложавый, подтянутый, несколько худощавый мужчина, среднего роста. Я привык к начальству такого рода: все оно гораздо выше средней упитанности. Москвитин имел спортивный вид. Он пригласил нас сесть на диван, вежливо выслушал, сказал: «Наслышан, хорошо, что приехали. Институт надо укреплять! Квартиры? Вот тут уж ничем помочь не могу. Никто со мной не консультировался. Да, дома сдаются, но квартиры в них распределены». И он напирал на то, что с ним никто не консультировался. Тогда я спросил: «Виктор Петрович! Секретарь ЦК т. Казакбаев говорил нам о том, что вопрос с квартирами решен. То же самое подтвердил министр просвещения. Была ли у нас возможность задавать вопросы, согласовали ли они свои гарантии с Секретарем Ошского Горкома?» Товарищ Москвитин заявил, что, вероятно, все образуется, а мы пошли в Обком к Секретарю его товарищу Эшмамбетову. Он принял нас превосходно, он был в курсе всех дел, он знал о необходимости выделить нам удобные квартиры: «Да, будут квартиры. Вот только сдадим в эксплуатацию сорокадвухквартирный дом, сразу въезжайте! Хотите посмотреть на будущие квартиры? Извольте! Вот адрес». И мы пошли, палимые солнцем, по указанному адресу. Удивлению нашему пределов не было. Мы попали на захламленную строительную площадку, где возвышалась коробка трехэтажного дома, до конца даже не сложенного. Мы тронулись по строительным лесам, высматривая себе квартиры, по контурам кирпичной кладки. Гришков ругал партию, правительство и меня. Оптимистка Шелике говорила, что если нас поставят на зарплату, то жить пока можно и во Фрунзе. Построют дом – переедем. Я молчал, чувствуя, что дал маху с квартирами по крайней мере… Мы кинулись на почту, вызвали по телефону министерство просвещения и обрушились на Абдуазизову. Она поздравила нас с прибытием в Ош и посоветовала устраиваться фундаментально: темпы жилищного строительства в нашей стране быстро наращиваются, планы выполняются и перевыполняются, ну что было делать? Я закурил сигарету. Иван Григорьевич обрушил на меня потоки упреков в саркастически-мефистофелевской форме. Я предложил идти в институт с бодрым видом, сказать, что мы только что осмотрели квартиры и хотим приступить к работе. Между прочим, нужно было решать вопрос с жильем, питанием и т. п. Гостиница для этого не годилась. Пришли в институт, осмотрелись, пошли назад. Дня два – три мы тянули вола за хвост, звонили по телефонам, ходили по учреждениям, разговаривали с разными людьми, потом плюнули на все, взяли приказ о том, что приступили к работе и поселились на постоянное жительство в Ошском доме отдыха, где за соответствующую плату нас кормили, тренировали утренними зарядками, а по вечерам охватывали культурно-массовой работой и танцами. Гришков и я зажили в двухместном номере, Шелике устроилась среди женщин.

Заочное отделение размещалось в одной комнате. Там стоял стол моего предшественника и столы секретарей. Место мне уступил бывший выпускник Исторического Факультета КГЗПИ и УИ тов. Джаныбенков. Директор института Ашымкан Омуралиев в первые дни нашей работы отсутствовал, поэтому я пришел на заочное отделение представляться сам в сопровождении Гришкова и Шелике. Пять или шесть девиц и одна пожилая дама – штат заочного отделения – устремили на меня взоры, полные ожидания и любопытства. Я сказал: «Здравствуйте». Мои сотрудницы улыбнулись и наклонили головы. Я продолжал: «Меня назначили заместителем директора по заочному отделению. Произошло это не потому, что мой предшественник работал плохо, а потому что он отказывается от административной работы. Она ему не нравится». Тут же находившийся Джаныбеков просиял. А я говорил: «Меня зовут Алексей Леонидович, фамилия Кац. Я работал деканом исторического факультета заочного Пединститута. Вот, пожалуй, и все, что я могу о себе сообщить». Иван Григорьевич добавил: «Алексей Леонидович выпускник МГУ, кандидат наук, доцент». Знакомство состоялось. Я приступил к очередным делам, а их было много, через несколько дней зачинались Государственные экзамены. Но сначала об общей обстановке в Институте.

Здесь царило то деятельное безделие, которое столь характерно для наших учреждений. Все суетятся, не могут продохнуть от занятости, а дел при этом никаких не делают. Очень быстро я разобрался в обстановке: расписания занятий висели на всех факультетах в мощных застекленных рамах, причудливо украшенных золотом и запертых на замки. Только декан имел право прикоснуться к этой святая святых. Но попасть на занятия по расписанию едва ли было возможно во всяком случае на биологическом и физико-математическом факультетах. Расписание не соблюдалось. Я с изумлением обнаружил, что занятия по геологии велись одним преподавателем одновременно в двух семинарских группах. Записывал он себе, конечно, не два, а четыре часа. Сам же переходил из одной аудитории в другую и смотрел, как студенты играют с камушками. Считалось правилом не являться на занятия, а потом сообщить, что болела голова или приехал родственник из далеких гор. В институте не на жизнь, а на смерть боролись разные группировки, каждая из которых уверяла, что именно она кладет жизнь за высокое качество подготовки учительских кадров. Удивляться всему этому не приходится.

Институт возглавлял кандидат исторических наук Ашымкан Омуралиев. Я оценил