– Я горжусь обувью, которую делаю. Сидеть в кабинете, раздавать приказы и ждать чуда – это не для меня. Если потребуется самому залезть в чан и вымачивать шкуры – значит я буду это делать. Сотрудники управляющих агентств, к примеру, тоже имеют дело с потребительскими товарами, только пачкать руки чем-либо, кроме чернил, не привыкли. Да и чернилами-то вряд ли пачкают. Их интересует не столько качество продукта, сколько нажива.

Выждав несколько секунд – никто не осмелился вставить ни слова, – Хареш продолжал:

– Если уж взялся за что-то, так делай это как следует и не бойся испачкаться. Один мой дядя из Дели считает, что я осквернил свою душу, решив работать с кожей, – предал касту. Касту! Я считаю его дураком, а он считает дураком меня. Однажды я чуть не сказал ему все, что о нем думаю. Хотя он и так это знает, конечно. Люди всегда чувствуют, нравятся они тебе или нет.

Вновь повисла тишина. Хареш, слегка смущенный собственными пылкими речами, сказал:

– Хочу пригласить вас на ужин. У нас так мало времени, чтобы получше друг друга узнать. Надеюсь, господин Каккар не будет против.

Он был совершенно уверен, что Лата с матерью против быть не могут. Мать и дочь молча переглядывались, не зная, чего ждать друг от друга. Секунд через пять Хареш принял их молчание за согласие.

– Вот и славно. Заеду за вами полвосьмого. Пахнуть буду фиалками, обещаю!

– Фиалками?! – встрепенулась госпожа Рупа Мера. – Почему фиалками?

– Не знаю. Ну или розами, если вам угодно. В общем, точно не «вет-блю».

9.12

В железнодорожном ресторане подавали полноценный ужин из пяти блюд. Лата надела светло-зеленое чандерское сари[355] в мелкий белый цветочек и с белой каймой. В ушах у нее были те же простые жемчужные гвоздики – ее единственное украшение. Она даже не попросила ничего у Минакши, поскольку знать не знала, что ей предстоит перед кем-то красоваться. Господин Каккар достал из вазы цветок плюмерии и приколол к ее волосам. Вечер был жаркий, и Лата выглядела очень живо и свежо в своем бело-зеленом наряде.

Хареш надел костюм из беленого ирландского льна и кремовый галстук в коричневый горох. Лате сразу не понравилась его подчеркнуто дорогая, чересчур нарядная одежда. Интересно, что сказал бы на это Арун? В Калькутте люди одевались спокойнее и проще. Что же до шелковой сорочки – конечно, Хареш надел и ее. И даже упомянул свои сорочки в беседе: все они пошиты не из популярного нынче шелкового поплина, а из превосходнейшего шелка (на меньшее он не согласен), на рулонах которого стоит фирменный логотип в виде двух коней. Для Латы все это было такой же тарабарщиной, что и разговоры о «вет-блю», двоении, строгании и разводке кожи. Ладно хоть «корреспондентов» под столом не видно, и на том спасибо.

Еда оказалась превосходной; спиртного никто не пил. Разговаривали обо всем – от политики (Хареш полагал, что Неру с его социалистическими идеями сведет страну в могилу) до английской литературы (приведя несколько исковерканных цитат, он постановил, что пьесы Шекспира, конечно, написал именно Шекспир) и кинематографа (в Англии Хареш, по всей видимости, просматривал около четырех кинокартин в неделю).

Лата гадала, где же он брал силы и время, чтобы хорошо учиться и при этом зарабатывать себе на жизнь. Акцент Хареша по-прежнему ее отталкивал. Она припомнила, что за обедом он назвал дал «доллом». И этот Каунпор вместо Канпура… Однако в сравнении с высоколобым и манерным Бишванатхом Бхадури, который беседовал с ней в «Фирпо», Хареш был прямо-таки чудесный собеседник, хотя порой и повторялся: живой, решительный, обстоятельный, он уверенно (пожалуй, чуть самоуверенно) смотрел в будущее и не скрывал, что Лата ему нравится.

Хареша нельзя было в полной мере назвать западным человеком: в его манерах и ухватках чувствовалась неискушенность (по крайней мере, по калькуттским меркам), и, как следствие, он порой немного важничал. Заискивать перед Латой Хареш не пытался, пусть и хотел произвести на нее хорошее впечатление: о своих взглядах рассказывал спокойно, без оглядки на мнение собеседниц. Возможно, даже чересчур спокойно – нисколько не сомневаясь в собственной правоте. А еще Лата не заметила за ним гнусной манерности, неискреннего обаяния, которое излучали многие калькуттские друзья Аруна. За Амитом такого тоже не водилось, но он был брат Минакши, а не друг Аруна.

Госпожа Рупа Мера показалась Харешу любящей и красивой женщиной. Весь ужин он пытался обращаться к ней почтительно – «госпожа Мера», – но в конце концов по ее настоянию перешел на «ма».

– Все, кто хоть пять минут со мной проговорил, называют меня «ма», вот и ты называй, – сказала она.

Хареш узнал множество подробностей о ее покойном супруге и внуке, который должен был вот-вот появиться на свет. Госпожа Рупа Мера уже забыла о сегодняшней душевной травме – неприятном визите на сыромятню, – и считала Хареша будущим зятем и членом семьи.

Когда подали мороженое, Лата решила, что у него красивые глаза. Просто чудо, подивилась она, – такие живые, добрые и почти исчезают, когда он улыбается! Поразительно.

А потом она ни с того ни с сего испугалась, что по дороге домой он остановится купить пан. Как это будет ужасно и невыносимо, как испортит ее впечатление от прекрасного ужина – ресторан, столовое серебро, льняная скатерть, фарфор… Слепая сила отвращения рассучит и порвет тонкую нить ее доброго отношения к Харешу, а омерзительный образ красного рта, перепачканного соком бетеля, станет не только первым, но и последним ее воспоминанием об этом дне.

Хареш мыслил очень просто. Он сказал себе: «Мне нравится эта девушка, она умна, но не высокомерна, хороша собой, но не тщеславна. Мысли предпочитает держать при себе, и это неплохо». А потом он вспомнил о Симран. Знакомая, не слишком поддающаяся забвению боль вновь охватила его сердце.

И все же тем вечером Хареш пару раз – на несколько минут – начисто забывал о Симран. А Лата забывала о Кабире. И еще порой среди звона серебра и фарфора они оба забывали, для чего встретились: чтобы по итогам этого взаимного интервью решить, предстоит ли им в обозримом будущем стать обладателями общего фарфорового сервиза.

9.13

Рано утром за госпожой Рупой Мерой и Латой приехал автомобиль (с Харешем и водителем), чтобы отвезти их на вокзал. Прибыли они вовремя, но расписание поезда Канпур – Лакхнау внезапно изменилось, и на первый поезд они опоздали. Хотели сесть на