Хареш показал ей на дверь в уборную.

Прежде чем вернуться к остальным, Лата взглянула на туалетный столик Хареша. Здесь тоже царил идеальный порядок, все предметы лежали на своих местах: гребни для волос «Кент», помазок для бритья с кистью из барсучьего ворса, твердый дезодорант «Пино» с прохладным ароматом, особенно приятным в такую жару. Лата прикоснулась к стику, нанесла немного дезодоранта на внутреннюю сторону левого запястья и с улыбкой вышла из уборной: Хареш вроде бы ей понравился, но мысль о том, чтобы выйти за него замуж, казалась в высшей степени нелепой.

9.11

Чуть позже от ее улыбки не осталось и следа: их окружило зловоние кожевенного производства. Хареш должен был показать новому сотруднику, господину Ли, сыромятню «КОКК» – чтобы тот знал, из каких кож (помимо овчины, закупаемой у сторонних поставщиков) производится обувь на фабрике. Отчасти форму и вид готовой модели определяли именно материалы; кроме того, сыромятня могла учесть пожелания Ли касательно цветовой гаммы. За год работы в «КОКК» Хареш более-менее привык к царившим здесь специфическим запахам, но госпожа Рупа Мера едва не лишилась чувств от этого смрада, а Лата то и дело нюхала запястье, дивясь спокойным лицам Хареша, Ли и остальных работников.

Хареш поспешил объяснить матери Латы, что здесь выделываются шкуры «павшего скота»: иными словами, они принадлежат коровам, умершим естественной смертью, а не забитым людьми, как в других странах. Шкуры с мусульманских скотобоен «КОКК» не принимает. Господин Ли попытался поддержать госпожу Рупу Меру улыбкой, и та если не повеселела, то в самом деле немного успокоилась.

После короткого визита во временное хранилище, где лежали прослоенные солью шкуры, они отправились в камеру с отмочными чанами. Рабочие в оранжевых резиновых перчатках с помощью крюков вытаскивали из чанов разбухшие шкуры и помещали их на зольные барабаны, где происходила очистка шкур от шерсти и жира. Пока Хареш живо рассказывал гостям о производственных процессах – отмоке, промывке, золении, мездрении, пикелевании, хромировании и так далее, – Лата вдруг ощутила стойкое отвращение к роду его деятельности и даже некоторую тревогу: разве может такая работа приносить удовлетворение нормальному человеку? Хареш тем временем бодро вещал:

– А вот на стадии «вет-блю» мы видим уже полуготовую кожу. Осталось только ее отжать, произвести жирование, двоение, строгание, сушку, разводку, снова сушку – и все готово! Получается то, что мы называем кожей! Все остальные процессы – лощение, тиснение, глажение и прочее – на усмотрение производителя.

Лата взглянула на худого усталого бородача, отжимавшего кожу «вет-блю» с помощью роликового пресса, а затем на господина Ли, который подошел перекинуться с ним парой слов.

Господин Ли говорил на хинди необычно, и Лата, невзирая на резь в носу и глазах, слушала его с интересом. Похоже, китаец разбирался не только в моделировании и производстве обуви, но и в технологии выделки кож. Вскоре к ним присоединился и Хареш: они стали обсуждать сокращение производства, связанное с грядущим сезоном дождей. Из-за высокой влажности воздуха естественная сушка будет невозможна, придется обходиться туннельными печами.

Вдруг Хареш что-то вспомнил:

– Господин Ли, я все хотел спросить… Китайцы-кожевники из Калькутты однажды рассказали мне, что в китайском есть специальное слово, означающее «десять тысяч». Это правда?

– О да, на пекинском диалекте это называется «вань».

– А вань ваней?

Господин Ли удивленно посмотрел на Хареша и, указательным пальцев начертив на ладони число, произнес что-то вроде «и-и» – слово рифмовалось с его именем.

– «И-и»? – переспросил Хареш.

Господин Ли повторил.

– Зачем же вам нужны такие слова? – спросил Хареш.

Господин Ли добродушно улыбнулся:

– Не знаю. А почему вам не нужны?

К тому времени госпожа Рупа Мера была уже почти без чувств и попросила Хареша вывести ее на улицу.

– Теперь пойдем на фабрику? – предложил он.

– Нет, Хареш, спасибо, это очень мило с вашей стороны, но нам пора домой. Господин Каккар, должно быть, заждался.

– Это займет не больше двадцати минут, и заодно я познакомлю вас с господином Мукерджи, моим начальником. У нас там очень интересно, честное слово! Покажу вам новый цех.

– Как-нибудь в другой раз. От этой жары мне немного…

Хареш повернулся к Лате. Та, хоть и держалась из последних сил, все-таки наморщила нос.

До Хареша наконец дошло, в чем дело, и он воскликнул:

– О, запах! Простите!.. Что же вы мне сразу не сказали, я-то сам давно принюхался… Прошу прощения, я не подумал.

– Ничего-ничего, – успокоила его пристыженная Лата. В глубине ее души поднималось атавистическое отвращение к шкурам, падали и всему этому грязному и загрязняющему природу ремеслу – производству кожи.

Однако Хареш действительно расстроился и чувствовал себя очень виноватым. По дороге к машине он объяснял, что их сыромятня еще очень чистая и сравнительно непахучая. Неподалеку есть целый квартал кожевенных мастерских. Они выстроились по обеим сторонам дороги и все отходы и стоки оставляют гнить на улице. Раньше у них был канал – сточные воды уходили прямо в священный Ганг, но люди воспротивились, и теперь отходы вообще никуда не утекают. Местные, конечно, удивительный народ. Разбросанные кругом обрезки шкур, шерсть и прочие потроха – то, на что они смотрят всю жизнь, – это для них в порядке вещей. (В подкрепление своих слов Хареш всплеснул руками.) Иногда с рынков из соседних деревень привозят целые телеги шкур, запряженные быками, которые и сами вот-вот издохнут.

– А через неделю или две, – продолжал он, – когда начнется сезон дождей, сушить все эти отходы никто не захочет, они будут просто валяться и тухнуть у всех на виду. При такой жаре и постоянной влажности… что ж, вы можете себе представить, какой там стоит смрад. То же самое с сыромятнями по дороге в Равидаспур – это в вашем родном Брахмпуре! Вот там даже я нос зажимаю.

Лата понятия не имела, что творится в Равидаспуре, как и госпожа Рупа Мера, которая отправилась бы туда не раньше, чем в созвездие Ориона.

Она уже хотела спросить Хареша, когда он бывал в Брахмпуре, но тут ее окончательно сморило.

– Все-все, немедленно уходим, – решительно сказал Хареш.

Он попросил передать на фабрику, что немного задержится, и вызвал машину. По дороге к дому господина Каккара он с некоторой застенчивостью произнес:

– Что ж, не боги делают обувь…

Госпожа Рупа Мера спросила:

– Но вы ведь не на сыромятне работаете, верно, Хареш?

– Нет, что вы! Я заглядываю туда примерно раз в неделю. В остальное время я обычно на фабрике.

– Раз в неделю? – переспросила Лата.

Хареш уловил некоторую опаску в ее голосе. Он сидел