какое-то засекреченное отделение. Он живёт один в том же «Лабиринте», никто о нём ничего не знает. Но кое-что слышала о человеке, кому подчинён твой Красавчик. Того зовут Ар-Сен, и о нём ходят какие-то мутные сплетни.

— Какие? — полюбопытствовала Нэя. Больше от праздной минуты перед сном, чем от желания нырять в «мутные сплетни» о непосредственном начальнике Антона. Эля залезла к ней под простыню, обняла как в юности, давая понять свою искреннюю привязанность.

— Здесь любят поднимать жуткую пылевую бурю по всякому поводу. А тут повод возник нешуточный. Девушка пропала без следа. Непростая, не как большинство, которые тут обучаются. Прибыла из аристократических мест. Но отчего-то работала в «Лабиринте» простой технической обслугой, вроде того. Инар намекнул, но так, что затрясся при этом, что родитель девчонки был из самой Коллегии Управителей, — Эля перешла на шёпот. — Мать так тут буйствовала, швыряла видным здешним бюрократам в лицо всё, что хватала руками, одного ранила, запулив в него какой-то пресс для документов. Фляги с напитками для работающего персонала в Администрации била вдребезги, бросая их на пол. Всех подняли на ноги по её приказу, прорыли всю почву и под нею, образно, конечно. Однако не нашли никаких следов пропавшей дочери. Одного Инара и не тронула, только спросила: «Инар? Ты как здесь? Кто тебя сюда запустил»? Инар стоит невозмутимо, тут власть её мужа мало что значит. Тут другие хозяева имеются. У них там, в Коллегии, свои распри. А ты думала? Как и у всех людей. Разумеется, она осталась в неведении о том, чем занималась тут её лилейная девочка, а если и догадалась о чём, то мужу не сообщила. Без вести пропала дочка. И точка. Может, в болоте в глубине леса утонула. Или в озере. А что? Лодки тут переворачивались нередко на самой глубине озера, берегов оттуда не видно. Я же случайно узнала о тайном виновнике скандала. От Чапоса. Встретила его тут в столице…

Вздохнув тяжело, Эля замолчала надолго. Нэя стала засыпать.

— «Я», сказал мне Чапос, «нашёл себе такой первозданный надводный цветок, что ты кажешься мне мусорной и заплёванной травой, на которую мне и наступить подошвой противно»! — Эля громко заругалась, — Вот гад! — так что Нэя очнулась, не соображая, что именно Эля делает в её постели и чего орёт истошным голосом?

— Ничего детям не дал! — распалялась Эля, — А жрецу за отмену обряда со мною отвалил кучу денег! Готовится с кем-то пройти обряд заново. С кем? Наверно, с тою рыжей вертлявой безобразницей, кто и является его безотказной утехой… Это ж надо залепить такое; «надводный цветок», да ещё «первозданный»! Да она похожа на ядовитый мясистый сорняк!

— Она какая?

— Кто? Анит, наложница Чапоса?

— Мне нет ни малейшего интереса до «вертлявых утех» твоего бывшего мужа! Я спрашиваю о той девушке — аристократке.

— Тебе-то что? Если ты даже не в курсе того, что происходит за стенами «Мечты»? Сбежала она от него. Думаю, зарылась где-то в отдалённой глуши. Какая она? Будто палку проглотила, ходила прямо, ни на кого не смотрела, ни с кем не общалась. Жила отдельно.

— Может, у них была роковая разница устремлений? При том, что любовь не отменишь, как ни старайся, если она вошла в твоё сердце, впилась в само вещество твоё до такой глубины…. И что делать? Лучше всего сбежать…

— Да какая любовь! Тебе всюду мерещится любовь. Её нет! Есть лишь выдумки из книг, фильмов и театральных постановок.

Нэя смотрела в темноту, — Спать хочу, — ей казалось, что её губы еле двигаются, утратив способность ей подчиняться после поцелуя раскалённого призрака, встреченного в лесу…

Нэе нравилось ощущать себя госпожой, что отлично считывала непростая штучка Эля. Она почтительно, как поступают служанки в аристократических домах, чмокнула свою госпожу-подружку в запястье.

В свете полдня уже не скрыться

Запястье, укушенное какой-то гаденькой мошкой, зудело нестерпимо и распухло. И очевидная мелочь, исправить которую не стоило труда, достаточно было спуститься в подземный уровень к врачу-аллергологу, выводила из себя и отравляла все красоты наступившего чудесного дня. На пути к «Зеркальному Лабиринту» Антон встретил Рудольфа. Это не был его привычный маршрут. Обычно Рудольф здесь никогда не ходил. За цветущими древовидными кустарниками розовел кристалл «храма Венеры», где Нэя ожидала Антона на террасе за чашечкой душистого напитка из ночных цветов, похожего на зелёный чай с ванилью. Было очевидно, Рудольф не забрёл сюда случайно, он кого-то ждал. На нём были шорты, и открытая майка не скрывала его потрясающей фигуры, сложением которой он гордился. Мало кто даже у них в подземном городе был ему равен в развитости тела.

— Вы тоже решили заняться бегом? — улыбаясь, спросил Антон.

— Ещё чего. Тут что ли? На глазах у троллей?

— Шеф, вы расист.

— И что? Я не прав? — Наблюдательный, он схватил руку Антона, — немедленно в медотсек! Эта гадость может иметь последствия. Был случай у одного космодесантника, он запустил, считая ерундой, так едва до ампутации не дошло. Руку разнесло, как стеклянная стала, онемение полное наступило, так что чувствительность еле восстановили, и кровь пришлось очищать всю. И всего-то прошло двое суток, как он спохватился. Тут тебе не Земля, а и там хрени разной ползает и летает столько! Ядов каких только нет. Не все они и поддаются успешному обезвреживанию.

Они пошли по мозаичной дорожке в сторону от дома Нэиной «Мечты». Антон решил сегодня туда не ходить, раз уж так вышло. Нежно салатные с фиолетовой изнанкой листья деревьев, розовеющие в своих вершинах, уходили в неоглядную высоту, трепетали на ласковом ветру. Гладкие огромные стволы блестели как лакированные.

— Конечно, гады там и прочая гнусная мелюзга, а также и крупная нечисть, порой и в человечьем обличии, а всё же, какой чудный мир у них! — произнёс Рудольф, сохраняя отстранённым от окружающей красоты лицо, — И мог быть тем самым искомым миром гармонии…

Он не был созерцателем, и лицо оставалось сумрачным, а говорил он, чтобы не молчать. — Я прожил тут восемнадцать лет. Я устал от этого мира и от этих поголовно чуждых людей. Они никогда не станут родными. Никогда. Я прибыл сюда окрылённый своей высокой миссией. Сейчас я всё ненавижу тут. И этот окружающий жалкий оазис кажется мне пучком травы в солончаковой пустыне, где всё прочее мертво. Я задыхаюсь тут душой.

Вдалеке мелькнуло как всегда нежнейшее, под цвет розовеющей листвы с её переливами в дневное серебро, платье Нэи, будто она была порождением волшебного растительного царства, а не живой и подлинной девушкой. Она оголила плечи, закрыв при этом