Шрифт:
Закладка:
Журавль и цапля
Неожиданно случилось так, что Антон нешуточно увлёк её. Ложась в свою постель, она уже делала его героем своих эротических переживаний, томительных для тела. Ведь Нэя, женщина в самом своём расцвете, к тому же растревоженная «сеансами насыщенного секса», к тому же оскорблённая необъяснимым исчезновением своего страстного возлюбленного, что давало повод считать себя брошенной, столько уже дней пребывала в абсолютном одиночестве. Антон же был подобен скале нерушимой. Волны Нэиного обожания накрывали его, и он сиял сквозь них своей дружелюбной улыбкой, быстро высыхая от окатившей его симпатии со стороны щебечущей, призывающей своими ухищрениями женщины ли, девицы ли, оставаясь стойко прежним, умышленно ни о чём не догадывающимся. Приятель, собеседник на темы ни о чём, посетитель её дома яств на две персоны под светлым тентом, у зеркальной переменчивой стены. За ними следило множество глаз. Нэя, нерешительная и робкая, не имела ни малейшего опыта соблазна. Выставив свою нежную пышную грудь, о неодолимой красоте которой уже знала по пережитому опыту, она удивлялась равнодушию Антона к себе. В эти моменты растворения в созерцании Антона, в своих мыслях о том, кто он, откуда здесь? Нэя искренне забывала о том, кто её сюда внедрил, кто вовсе не думал о ней забывать или менять своих планов в отношении неё. Она только добавляла тяжести своей вине, которую несла перед ним, будучи открыта в своей здешней жизни и доступна в любую секунду, о чём и не подозревала.
В тот вечер что-то сдвинулось в Антоне. В этом прекрасном монументе пришли в движение скрытые живые потоки, ожили каменные молекулы. Он сидел на бревне, сама же Нэя в серебристой тунике с вышитым цветком на груди, тем самым цветком, что росли в заокеанских плантациях, стояла перед ним, предчувствуя сам вечер как вход в какое-то иное измерение. Настоящее успело надоесть своим однообразием. Что-то неизбежно должно было произойти. Она и хотела этого и боялась.
Рука Антона притронулась к бархатным лепесткам цветка, трогая в действительности саму Нэю, и дрожание его пальцев передавало ей его устремление без слов.
— Пойдем ко мне пить кофе, — сказал он. — Я хожу к тебе каждое утро. Давай ты тоже придёшь, хотя бы на вечер ко мне. В гости. Хочешь?
— Хочу, — ответила Нэя, не тронувшись с места и не зная, что ей говорить теперь. Её всё чаще охватывали раздумья о собственной старости. Так ли уж далеко та и отстоит от дней сегодняшних? Сколько ей осталось кратких мгновений женского ликования? Ну, лет десять, а дальше? Неумолимая утрата свечения кожи и глаз. Костяной скрип, каким обычно скрипят деревья, теряя листву ветреными осенними ночами. Или же скрип остающейся всё также жадной души, не желающей быть заключённой в теле, осыпающем блёстки молодости. Где женское счастье при её редкой красоте? Судорожно хотелось хватать то, что рядом, если он не хочет, таится, оттягивает их настоящее уже сближение, или не будет уже ничего? На все эти правильные вопросы ответить было некому.
Она положила руки на плечи Антона, закрыв зачем-то глаза, как делают героини в фильмах. Он пощекотал ей подмышки и засмеялся по-мальчишески. И она засмеялась. Антон встал, обняв её, и повёл в сторону дорожки, ведущей к одному из жилых корпусов «Зеркального Лабиринта». Нэя еле шла, не понимая и сама, хочет она или нет сближения с Антоном, и к чему оно приведёт?
— Что такое «кофе»? — спросила она, чтобы заполнить молчание.
— Напиток такой. Попробуешь.
Но попробовать ничего не пришлось. В серых и по-дневному душных сумерках, съедающих все цвета вокруг, проявилась ещё одна фигура. И откуда? Сбоку вышел, шёл сзади или навстречу, Нэя не поняла. Как тот акробат когда-то… Глаза были видны отчётливо, ошарашенные, растерянные и от того совсем прозрачные. Он встал перед ними, точнее перед Нэей, одетый во что-то серебристое, как тот же самый акробат, когда он возник на временном подиуме уличного балагана. И у неё сразу же сердце пискнуло и куда-то тронулось вниз, в область живота и ниже, где и растеклось жарким и нежно-алым сгустком предощущения чего-то, о чём вовсе не забылось… Или же в глазах вдруг замерцали алые блики того незабытого рассвета, коему так и не суждено было стать счастливым днём…
Рубашка без рукавов открывала его загорелые, сливающиеся с сумраком, мускулистые руки. Неужели всё вернулось, и миражный акробат станет настоящим, как не сумел в той жизни, так и оставшейся за горизонтом, очерченным навсегда застывшим рассветом… Она протянула к нему руки, как будто ожидала получить тот самый букет, утраченный где-то на дорожке возле Сада Свиданий. А он одной рукой прикоснулся к тому самому цветку, которого коснулся и Антон, — вышитому цветку на её платье. Но поспешно отдёрнул руку, будто уловил остаточное прикосновение, принадлежащее другой мужской руке. Вслед за растерянностью в глазах вспыхнули ревнивый гнев и удивление от недолжных объятий. Нэе даже почудилось, что он сейчас рванёт её за руку и ударит за то, что она посмела дать себя обнять кому-то и ещё.
— Антуан, — произнёс он спокойно, уже не глядя на Нэю, — ты срочно нужен. Полетела система слежения на объекте. Я не мог связаться с тобой. Почему?
Что за странное искажение он внёс в имя Антона? Почему Антуан?
Антон посмотрел на свою руку, уже отпустив Нэю. Она уловила, что ему не было это трудно, а даже легко. Будто он и сам не до конца уверен, что ведёт её в правильном направлении. И вот его освободили от мучительного пути в неизвестность.
— Шеф, я забыл контакт дома. После душа. Думал, отдых до утра. Я провожу только Нэю, а то темно.
— Ты уже не впервые нарушаешь инструкцию, — сухо и бесцветно процедил Рудольф, — ты забываешь о том, где ты?
— Я сама дойду, — отодвинулась от Антона Нэя, не понимая, как Рудольф нашёл их, как настиг, развеял зыбкие замыслы. Рудольф не сдвинулся с места, взирая уже на Нэю сверху вниз. Она еле удержалась, чтобы не умчаться прочь, едва он возник рядом с Антоном.
— Вместо того, чтобы шататься в тёмном лесу, занялся бы лучше самообразованием, если уж не посещаешь обязательных для всех прочих занятий.
— Да ведь я думал, что пока числюсь в числе сотрудников Арсения… — пробормотал Антон.
— В корпусе его бездельников, так будет правильнее, — ответил Рудольф. — Мог бы и
