кому что подарили, потому что мы с Мэри записывали все в книжечку, которая каким-то чудом сохранилась до сих пор. Корделии рукоделие давалось легче, чем нам, и она связала папе шелковый галстук, а для мамы сшила набор муслиновых воротничков и манжет. Мэри экономила на молоке и булочках в большую перемену, а потом зашла в лавку старьевщика, что стояла на пути в школу, и купила папе книжицу восемнадцатого века о достопримечательностях Парижа с красивыми цветными картинками, а маме – акварель с видом Капри, где та в юности провела замечательный отпуск. Я раскрасила деревянный коробок для больших спичек, который папа мог бы держать в своем кабинете, а маме сплела из соломы сумку для покупок. Ричард Куин подарил папе спички для моего спичечного коробка, а маме – самолично выбранный ярко-розовый кусок душистого мыла. К сожалению, у нас почти не водилось карманных денег, но, честное слово, эти подарки вовсе не были никудышными. Все, кроме галстука и мыла, по-прежнему оставалось в доме, когда мы покинули его много лет спустя, и вряд ли мама сохранила наши подарки только из любви к нам. Я уверена, что эти вещи уцелели из-за своей красоты и пользы, которую они приносили. Мы не были выдающимися или излишне разумными детьми, но мама, папа и Кейт воспитывали в нас достойных людей.

После папы и мамы пришел наш черед получать подарки. Они были чудесны. Оглядываясь на свою жизнь, в которой случалось немало роскошных праздников, я не помню ни у кого из детей таких чудесных подарков на Рождество. Мы думали, что папа смастерит новые фигурки и мебель для кукольных домиков, но он сделал кое-что получше. Для тюдоровского дворца Корделии он построил лабиринт, затонувший сад[23] и аллею, как в пьесе «Много шума из ничего»; особняк королевы Анны, принадлежавший Мэри, украсили сад, окруженный шпалерами[24], и виноградник, расположившийся с внешней стороны южной стены; в моем викторианском готическом аббатстве появился маленький парк с зеркальным озерцом, на котором стоял скалистый остров с хижиной отшельника. Мама сшила из своих старых нарядов светло-зеленое платье Марии Шотландской для Корделии, белое платье восемнадцатого века для Мэри, розовое платье с кринолином для меня и мундир из «Трех мушкетеров» с картонной шпагой для Ричарда Куина. Как обычно, мама сделала уникальные костюмы, мы никогда не видели ничего подобного, их могла придумать только она. Мы были настолько очарованы великолепными обновками, что не успели толком рассмотреть подарки от Констанции, а уже пришло время собираться в церковь, мы увидели только, что девочкам она прислала красивые передники с подобранными в тон лентами для волос, а Ричарду Куину – рубашечку. Чувствовалось, что она шила их со спокойной уверенностью, и это делало ее подарки такими же неповторимыми, как и необычные костюмы нашей матери.

Родители давно решили, что этим рождественским утром Ричард Куин впервые отправится в церковь вместе с нами, но он был полностью поглощен новыми игрушками. Вместо того чтобы разобрать свой чулок, он таскал его за собой и никому не отдавал, повторяя: «Не сейчас, еще минутку», и не мог налюбоваться на игрушечный форт, который смастерил для него папа, – почти как настоящий, с казематами, редутом, гласисом и гарнизоном из двадцати человек в доспехах из серебряной фольги. Форт нравился Ричарду Куину так сильно, что он не мог к нему прикоснуться. Так что мама сжалилась и разрешила ему не идти с нами, сказав, что он, пожалуй, еще слишком мал и церковь подождет до следующего Рождества. Но Ричард Куин ответил, что если папа пойдет, то он тоже хочет пойти. Мы вышли на морозное утро, и мама проводила нас до крыльца.

– Перчатки? – строго напомнила она, поскольку в то время девочки по всей Англии отказывались их носить и когда-нибудь должны были одержать победу, но пока взрослые подавляли их бунт. – Хотелось бы мне пойти с вами. – Она вздохнула. – Как бы я хотела послушать службу.

– О, пойдем! – воскликнули мы, а папа спросил:

– Дорогая, почему бы тебе не присоединиться к нам?

– Тогда вы останетесь без ужина, – ответила она. – Одна Кейт не успеет приготовить столько блюд, накрыть на стол, да еще и застелить кровати. Удивительно, сколько женщин вынуждены оставаться дома в рождественское утро, чтобы позаботиться об ужине, и не получают христианского благословения, словно ведьмы какие. – Она почему-то осеклась, помахала нам на прощание и закрыла дверь, а мы тронулись в путь по улицам, которые, помнится, казались нам театральной сценой, заполненной марионетками. Белый песик перебежал дорогу почти под копытами у старой лошади, тянувшей старый кеб, и хозяин нагнулся и легонько хлестнул его поводком за непослушание; двое лавочников шумно спустили железную штору над витриной; мужчины в фуражках и женщины в капорах – ансамбль офицеров Армии спасения – прошествовали мимо с музыкальными инструментами в руках. Настоящими выглядели только лошадь и собака; господа в слишком коротких пальто и дамы в слишком длинных юбках казались дурно одетыми куклами. Все они словно плавали в океане чистой радости, незнакомый старичок пожелал нам счастливого Рождества, а все дети, которые встретились нам по пути, как и мы, пританцовывали на ходу.

В церкви мы ощутили такое умиротворение, что не стали оценивать музыкальность хора, а с благодарностью слушали, как их голоса выражают чувства, переполнявшие наши сердца.

– Как ярко блестят серебряные блюда на алтаре, – шепнула мне на ухо Мэри.

Нам нравился остролист, опоясывавший кафедру, и белые хризантемы на алтаре. В последнее время мы с Мэри начали сомневаться в религии, потому что Бог не помог сохранить мебель тети Клары и не уберег папу от разочарования из-за того дела в Манчестере, но сейчас наша вера возродилась. Мы поняли, что Бог хорошо поступил, когда послал Своего Сына на землю во искупление человеческих грехов, Он не скрывался подло от чужих неприятностей, в отличие, например, от папиных родственников, не желавших с ним знаться только из-за его невезения. Нам нравилось, что Ричард Куин, которому велели вести себя хорошо в этом святом месте и сидеть тихо, как мышонок, залез на скамью, стал тереться щекой о папино плечо и иногда поднимал лицо для поцелуя, не сомневаясь, что показывать папе свою любовь – правильно. Проповедь мы тоже одобрили, поскольку в ней, если по-простому, говорилось о вреде раздражительности, а мы считали, что хуже нее нет ничего на свете. В школе мы часто раздражали учителей, из-за чего заниматься было невыносимо. Мама сильно огорчалась, когда на нее раздражался папа. Корделия вечно раздражалась на нас. Но, к моему разочарованию, Мэри пробормотала:

– Мы должны постараться меньше раздражаться на Корделию.

Я не верила, что таким образом можно решить проблему. Выходя из церкви, люди обращались к моему отцу с поздравлениями, в которых я уже тогда чувствовала некую особую сдержанность. Сейчас я понимаю, что они относились к нему с недоверчивым почтением. Так они могли бы желать счастливого Рождества потрепанному Просперо[25] – изгнанному даже с собственного острова, но все-таки волшебнику.

Мы еле успели переодеться в нарядные платья к чудесному праздничному ужину. Один из папиных ирландских родственников, которые не желали с нами общаться, каждый год присылал индейку и окорок, так что на нашем рождественском столе всегда была индейка, начиненная колбасой и каштанами. Мама беспокоилась, что из-за переезда начала готовить рождественский пудинг только в октябре, раньше она никогда так с этим не затягивала, но пудинг получился хоть куда. Каждый из нас нашел в своем кусочке талисман, и мы радовались такому совпадению. Потом мы ели танжерины, миндальные орехи и изюм, а еще карлсбадские сливы[26] – коробку с ними мистер Лэнгем, папин друг из Сити, присылал нам каждое Рождество. Хлопушки мы не взрывали, так как терпеть не могли грохота. На буфете стояла одна из бутылок портвейна, которые прислал производитель маргарина, и папа, налив по стаканчику себе и маме, спросил ее, правда ли, что мать Кейт, работающая прачкой в Уимблдоне, и ее младший брат, моряк в отпуске, ужинают сейчас у нас на кухне. Поскольку так и было, Корделию послали вниз, чтобы пригласить брата Кейт выпить с папой портвейна. Тот оказался изящным и гораздо более похожим на девушку, чем