красные яйца. Бояре, окольничие и все, кто был в соборе, тоже прикладывались к образам, подходили к патриарху, целовали ему руку и получали от него золоченые либо красные яйца: высшие — по три, средние — по два, низшие чином — по одному.

Приложившись к иконам и похристосовавшись с духовенством, государь шел на свое царское место. Бояре, окольничие и люди других чинов, похристосовавшись с патриархом, длинной вереницей тянулись к царскому месту. Борис Годунов жаловал всех к своей руке и раздавал яйца, целое блюдо которых держал около особый приносчик, за которым стояли, держа на голове тоже блюда с яйцами, около десятка подносчиков.

Яйца царь раздавал гусиные, куриные и деревянные точеные, тоже по одному, по два и по три, смотря по знатности христосовавшегося с ним. Яйца эти были расписаны по золоту яркими красками в узор или цветными травами, «а в травах виднелись птицы, звери и люди», как описывалось в старинной летописи.

От заутрени из Успенского собора царь шел в Архангельский собор, где прикладывался к иконам и святым мощам и «христосовался с родителями», то есть поклонялся их гробам и клал на гробницы красные яйца.

Из Архангельского собора государь шел уже прямо «наверх», то есть во дворец, и жаловал к руке и яйцами тех бояр и дворян, которые были оставлены во дворце «для береженья». Здесь же поздравляли государя и христосовались с ним те престарелые бояре, которые не могли быть в силу возраста в соборе ради «утеснения людского».

По окончании этой церемонии надо было встретить патриарха Иова, который, в сопровождении духовенства, шел уже к царю — «славить Христа» и поздравлять с Великим днем. Выслушав славление и приняв поздравление, государь шел вместе с патриархом, боярами и прочими чинами к царице, царевичу и царевне. Царица Мария принимала пришедших в Золотой палате, окруженная своим двором, многочисленными мамками, дворовыми и приезжими боярынями.

Государь христосовался с ней. Патриарх и «власти» благословляли царицу и целовали у ней руку. Чины светские, ударив челом царице, тоже целовали ей руку.

Царица Мария стояла в полном своем наряде, блиставшем золотом и самоцветными камнями. Две боярыни из близких родственниц поддерживали ее под руки, не давая ей упасть под тяжестью парадного платья.

Обедню государь слушал тоже в Успенском соборе. После обедни государь и патриарх становились рядом, а стольники подносили на блюде освященную пасху и яйца. Патриарх благословлял царя пасхой и сам кушал вместе с ним, а потом подавал пасху боярам и властям.

Между заутреней и пасхальной обедней царь Борис всегда находил время исполнить древний обычай: он шел в тюрьму и торжественно говорил заключенным:

— Христос воскрес и для вас!

Заключенным от имени царя раздавали одежду и давали чем разговеться. Некоторых, по повелению царя, отпускали на волю. На первый день Пасхи во дворце бывал обед для нищих, убогих и странников.

Следующие дни Светлой Седмицы царь принимал поздравления от мастеров различного дела, от торговых людей, от духовенства московских церквей и монастырей. Все поздравлявшие царя подносили ему дары, кто чем богат. Торговые люди подносили золотые, оружейные мастера — оружие, токари — свои изделия, троицкие монахи — образа и деревянную посуду своей работы. За всю неделю чуть ли не вся служилая Москва успевала перебывать во дворце, а уже из дворцовых служителей не оставалось ни одного, который бы не побывал у государевой руки и не «зрел бы его пресветлые очи». За всю Пасху на раздачу приносившим поздравление уходило около сорока тысяч яиц.

Приходившие с поздравлением процессии допускались во дворец по особому чину, кланялись земно государю и говорили ему обычное пасхальное приветствие:

— Христос воскресе!

Царь Борис отвечал им милостиво:

— Воистину воскресе! — и жаловал к руке, спрашивая некоторых, в знак особой милости, «о здоровье».

Тут же подносились царю и дары. Суетня среди пришедших поздравителей господствовала немалая. Непривычная обстановка, желание скорей видеть царя выбивали людей из колеи, они теснились, толкались, наперерыв стремясь к государю.

Во всю Светлую неделю целыми днями до вечерен звонили непрестанно колокола. Гармоничный, могучий звон придавал особую торжественность пасхальным дням, и особенно радовались люди тому, что впервые за долгое время солнце ярко светило и ощутимо пригревало землю. Казалось, лихолетье с голодом и холодом осталось позади.

Одна царевна Ксения наружно изображала веселье на пасхальном гулянии, в глубине души испытывая тоску. Неумолимо приближалась Красная горка, а вместе с нею день ее свадьбы с гордым воеводой Басмановым, хищные глаза которого преследовали ее повсюду. Ксения все еще из-за предостережения матери опасалась встретить врага в нареченном женихе и в своем сердце не могла примириться со своей судьбой. Она надеялась на мать, но царица Мария никак не могла придумать способ расстроить нежеланную свадьбу дочери так, чтобы не пойти против воли мужа, и Ксения без малейшей охоты перебирала праздничные наряды к венчанию, приносимые ей тетушкой Домной Ноготковой. Не желая расстраивать отца, царевна выбрала себе свадебное платье из белого атласа, расшитого цветами из сапфиров и обреченно стала ожидать, когда за ней явится жених, чтобы навсегда забрать ее от родителей в свой дом. А для Басманова эти дни стали временем безграничного счастья. Царь Борис стал относиться к нему как к родному сыну, царевич Федор называл его своим братом, придворные смотрели на сына опального опричника с нескрываемой завистью. Но тревожные известия с юга приостановили подготовку к свадебному торжеству в царском дворце. Праздник грозился обернуться бедой.

Бежавший с поля брани Самозванец, сидя в Путивле, понапрасну времени не терял. Он усердно поддерживал сношения с Польшей, беспрестанно писал письма своим покровителям, описывал им свои успехи и неудачи и беспокоил их мольбами о помощи. Он даже отправил особого посла на сейм, князя Татева, бывшего черниговского воеводу, но того предусмотрительно не пустили на собрание польских вельмож, больше не веривших в успех своего ставленника. Однако лжецаревич усиленно собирал наемников из разбойных казаков и готовился к новому походу.

Ход событий разочаровал Самозванца в его отборном войске — поляках, сразу отступивших от него после зимнего поражения и заставил его обходиться всяким сбродом, в изобилии пристававшим к нему в пределах Московского государства. Самозванцу приходилось теперь на этой силе строить все свои надежды и планы, и он развил ее до огромных размеров. От степей Днепра и Дона до Уральских гор на восток и до берегов Чёрного моря на юге, все казаки и боевые татары призывались им к оружию; им было назначено собраться в, известный главарям, заранее намеченный пункт. Собрав громаду