Толпы народа устремились воскресным днем в Кремль, к соборам, чтобы увидеть это зрелище. Действо началось с того, что из Успенского собора вынесли большое дерево, увешанное яблоками, изюмом, смоквами, финиками, поставили его на сани и повезли по Кремлю. Под деревом стояли мальчики-певчие, одетые в белые кафтаны, и пели псалмы.

От Запасного дворца до Василия Блаженного на площади установили аллеей по обе стороны зеленые кадки с воткнутыми в них молодыми вербами. После ранней обедни Борис Годунов в парадной одежде, сопровождаемый патриархом, всем столичным духовенством и боярами, прошествовал по вербной аллее к Покровскому собору, часто называемой церковью Василия Блаженного и слушал там позднюю обедню. В это время толпы народа любовались на изукрашенное Лобное место, покрытое бархатом и сукнами.

Посредине Лобного места служки поставили аналой с Евангелием, и привязали рядом приготовленное для процессии животное — молодого крепкого осла в белой суконной попоне, закрывавшей также и голову. Нарядная верба, срубленная для праздника, устанавливалась на особых изукрашенных дрогах. На ветвях привезенного деревца покачивались от весеннего ветра разные сласти для угощения — изюм, винные ягоды, орехи, яблоки.

После поздней обедни государь, патриарх и духовенство вышли на Лобное место, протодьякон стал читать Евангелие и в соответствующем месте патриарх Иов, взяв в одну руку Евангелие, а в другую крест, благословил государя. Потом патриарх сел на осла, царь Борис взял в руки конец повода, и вся процессия, предшествуемая нарядной вербой, начала медленно двигаться обратно ко дворцу. Тогда народ пал на колени, и вся площадь затихла в торжественном молчании. Мальчики лет двенадцати, в белых одеждах, числом более ста человек, разбрасывали по пути процессии монеты и громко восклицали: «Осанна!»

Обойдя вокруг главных кремлевских храмов, патриарх снова вошел в Успенский собор служить обедню. После обедни царь и вельможи отправились обедать у патриарха.

Нарядную вербу царские слуги отдали на угощение народу. Но прежде от нее они отломили ветвь с пасхальными лакомствами для царевича Федора и царевны Ксении.

Так торжественно отметили в Москве Вербное воскресенье, память входа Господа в Иерусалим.

За Вербным воскресеньем последовала Страстная седмица. Эти «страшные» дни проводились благочестивыми людьми в усиленной молитве и посте. Царь Борис, царица Мария, царевич Федор и царевна Ксения принимали постную пищу только раз в сутки, благоговейно ожидая наступления Великого дня.

На Страстной царь творил богоугодные дела — часто посещал тюрьмы и богадельни, раздавал везде щедрую милостыню, освобождал преступников, выкупал неоплатных должников.

За Страстную по всей Руси готовились к встрече Пасхи. Всюду делали пасхи, пекли куличи, красили яйца, мыли, убирали, чистили в доме. Молодежь и дети старались приготовить к Великому дню как можно больше красивых раскрашенных яиц. У хозяек было хлопот полон рот. Еле-еле они успевали все приготовить к субботе.

В этот день русские города затихали, кажется, еще раньше, чем обыкновенно. Все спешили отдохнуть перед пасхальной заутреней и обедней.

Тихо было на московских улицах, не видно было ни души. Но это все-таки не была обычная тишина. Внимательный наблюдатель сейчас заметил бы, что это тишина в ожидании чего-то. Ворота дворов заперты, ставни домов закрыты. Но со дворов доносится на улицу какое-то движение. Сквозь щели ставней пробивается свет. В домах и на дворах делаются спешно последние приготовления к Празднику праздников.

Заботливая хозяйка, приготовив праздничные наряды для всех семейных, отдавала распоряжения, кто останется дома из холопов и домочадцев, кто понесет в церковь куличи и пасхи для освящения, кто будет сопровождать хозяев в церковь.

К одиннадцати часам ночи оживали улицы. Вереницы народа чинно и тихо шли к церквам, где уже началось богослужение — шла полунощница. В Москве к Кремлю направлялись колымаги и кареты знати — целые поезда. Знатный человек и в обыкновенное время старался обставить свой выезд как можно пышнее, а уж в такой великий праздник, направляясь во дворец, «видеть царские очи», знатный боярин подымал на ноги всех своих холопов, зависевших от него бедных дворян, и ехал во дворец целой процессией. Впереди ехали всадники и били в бубны, сгоняя встречных с дороги. Шли скороходы, путь освещали холопы с фонарями. Все были принаряжены, одеты в лучшие кафтаны.

Кремлевские храмы горели огнями, блистали золотом окладов икон, яркостью красок подновленной и обмытой к Великому дню стенной живописи.

Царь слушал полунощницу в «комнате», то есть во внутренних покоях дворца, в так и называвшейся «престольной комнате». По окончании полунощницы к этой «комнате» собирались бояре и служилые люди «видеть его великого государя пресветлые очи». Этой высокой чести удостаивались не все, а только ближние государю люди и знатные сановники. У «крюка» комнаты, то есть у дверей, стоял стольник со списком в руке и впускал в комнату, строго сверяясь со своим списком, утвержденным государем, по два в ряд тех лиц из незнатных, которым государь, в виде особой, исключительной милости, тоже позволял приветствовать себя в этот день.

Государь сидел в креслах в обычном шелковом кафтане. Возле него стояли спальники и держали весь царский наряд, который назначался для выхода к пасхальной заутрене. Каждый из входивших в комнату, «узрев пресветлые очи государя, бил челом», то есть кланялся перед ним в землю и, отдав челобитье, чинно возвращался на свое место.

После челобитий начиналось облачение государя в его торжественный наряд.

Царь Борис слушал пасхальную заутреню всегда в Успенском соборе. Его сопровождали в собор бояре и окольничие в золотых шубах и в высоких горлатных шапках. Перед царем и его боярами и за ними шли люди различных дворцовых чинов, тоже одетые в нарядные шубы и высокие горлатные шапки.

Все те, кто по своему званию не имел права бить царю челом в его «комнате», стояли по пути царского выхода и приветствовали государя земными поклонами, а потом следовали частью впереди процессии, частью за ней — как которому чину было указано.

После крестного хода вокруг собора царь входил в храм. За государем входили все бояре и другие высшие чины, а из людей низших чинов допускались только те, на которых были золотые кафтаны. Наблюдать за тем, чтобы «никаков' человек без золотых кафтанов и иных чинов и боярские люди в церковь не входили и чтоб от того в церкви смятения не было», были поставлены у дверей храма стрельцы.

В конце заутрени царь Борис приложился к Евангелию и образам, затем «творил целование во уста» — христосовался с патриархом Иовом и «властями», то есть митрополитами, архиепископами и епископами. Низшее духовенство царь жаловал к руке. И тем и другим царь раздавал