предсказание пророков, что с пришествием Мессии водворится вечный мир на земле. «Сказано, что народы перекуют тогда свои мечи в плуги и разучатся воевать, а между тем как плохо пришлось бы тебе, государь, — обратился раввин к королю-завоевателю, — и сидящим здесь рыцарям твоим, если бы вы разучились воевать!»

Желая положить конец бесплодным прениям о толковании разных текстов, Рамбан заявил королю, что суть спора между иудейством и христианством не в мессианском догмате, а в понимании природы Божества: «О сущности Божества вы говорите нечто очень горькое (для нас). Ты, государь мой, сын христианина, рожденный христианкой, всю жизнь слышишь речи своих священников и монахов, которые укоренили в твоем мозгу представление о Божестве, составляющее догмат вашей веры; но оно неприемлемо для разума. Противна природе мысль, что Творец неба и земли воплотился во чреве еврейской женщины, затем родился, вырос, был предан в руки врагов, присужден к смерти и умерщвлен, после чего воскрес и обратился в первоначальное состояние. Не переносит такого представления разум еврея и вообще всякого непривычного человека. И напрасны все ваши слова, ибо в этом сущность нашего разногласия». В этих словах Рамбан ярко осветил ужасающую глубину пропасти, отделяющей христианское богопознание от еврейского, но в этом направлении прения не могли продолжаться, ибо для одной из сторон обострившийся спор мог бы кончиться фатально — на костре инквизиции.

Признаки тревоги уже были заметны в Барселоне. Придворные рыцари выражали недовольство по поводу дерзости раввина, оспаривающего святые для них истины. Некоторые городские нотабли и духовные особы, в том числе участвовавший в диспуте монах-минорит (францисканец), советовали Рамбану прекратить диспут. Больше всего беспокоились в еврейском квартале: боялись возмущения христианских масс и мести доминиканцев. Ссылаясь на все эти опасения, Рамбан предложил королю прекратить публичный диспут, но король настаивал на продолжении прений, которые его заинтересовали. По поводу возражений Рамбана он однажды заметил, что «никогда еще не слышал такой умной защиты неправого дела». Однако диспут скоро кончился, как будто прерванный в середине, после четырех заседаний. Разное рассказывали об исходе диспута участники его. В отчете, составленном доминиканцами, говорится, что «раввин Моисей», чувствуя себя побежденным, стал уклоняться от возражений Павлу Христиани, обещая изложить их в закрытом заседания в присутствии короля и некоторых избранных лиц, но затем, воспользовавшись временным отъездом короля, «бежал» из Барселоны, доказав этим свое «бессилие в деле защиты ложной веры». В описании диспута, составленном самим Рамбаном, говорится, что по воле короля диспут продолжался во дворце, а затем закончился в синагоге, куда в субботний день явился король в сопровождении Раймунда Пеньяфорте и «братьев-проповедников» с Павлом Христиани. Здесь держал проповедь сам Раймунд, развивший идею христианской Троицы. В прениях король выразился, что единство Бога в трех лицах можно сравнить с вином, где цвет, вкус и запах слиты в одном предмете. По поводу этого сравнения знатока по части вина еврейский мыслитель, более сведущий по части философии, сказал, что нельзя смешивать атрибуты с сущностью и что христианская догма признает троичность в самом естестве Бога. На замечание Павла, что догмат Троицы есть глубокая мистерия, недоступная даже ангелам, Рамбан ответил, что в таком случае нельзя винить людей, разуму которых она недоступна. В заключение Рамбан сообщает, что он был милостиво отпущен королем и уехал из Барселоны. Этот рассказ ответственного участника и правдивого человека внушает больше доверия, чем отчет монахов, где раздражение чувствуется даже в официальном тоне изложения.

Диспут в Барселоне не остался, однако, без последствий для арагонских евреев. Потерпев неудачу в публичном состязании с опытным богословом, доминиканцы решили вести пропаганду среди еврейских масс, но массы не хотели слушать «братьев-проповедников», и приходилось силой сгонять слушателей на проповеди. Через месяц после диспута появился королевский декрет (26 августа 1263), в котором властям повелевалось везде поддерживать монахов-миссионеров, заставлять сарацинов и евреев, без различия пола и возраста, являться на их собрания и молча слушать их проповеди, наконец, охранять безопасность тех, которые пожелают креститься, запрещая ругать их кличками «renegado» или «tornado» (ренегат, обращенный). Главным миссионером для евреев был назначен Павел Христиани. Особым приказом короля (29 августа) еврейские общины были извещены о том, что к ним послан «для указания пути спасения» брат Павел, уполномоченный проповедовать в синагогах и домах, причем от евреев требовалось, чтобы они ходили слушать эти проповеди и «почтительно, смиренно, без уверток» отвечали на вопросы Павла; они обязаны также представить миссионеру на просмотр свои книги для уничтожения в них, по его требованию, всех оскорбительных для христианства мест. Но на следующий день появился королевский приказ, ограничивающий сделанное накануне распоряжение: отменяется принудительное слушание миссионерских проповедей и в особенности обязательное участие евреев в диспутах вне их квартала. Вскоре король разъяснил свой декрет о цензуре еврейских книг (1264): назначается цензурная комиссия из церковных чинов (Пеньяфорте, автор юдофобской книги Раймунд Мартин и др.), которая отмечает те места в еврейской письменности, где имеются признаки «богохульства», и предлагает владельцам книг вычеркивать эти места в своих списках под ответственность именитых членов общины. Через год король совсем освободил барселонскую общину от обязанности давать доминиканцам сведения о содержании своих книг, а также от принудительного слушания проповедей доминиканцев, миноритов и других монахов вне еврейских улиц. Последняя мера мотивируется тем, что миссионерские проповеди вне еврейского квартала обыкновенно сопровождаются издевательствами над евреями со стороны христиан. По той же причине миссионерам запрещается являться в синагоги в сопровождении толпы христиан: они могут приводить с собою только десять человек из христианских нотаблей. Все эти лихорадочные колебания между репрессиями и изъятиями из них свидетельствуют о том, что король находился под давлением двух противоположных сил: клерикальной партии и еврейского общества, из коих первая производила давление на его душу, а вторая — на его карман, ибо королевская казна находилась в зависимости от еврейских финансистов.

Клерикальная партия была, однако, еще очень сильна. Потерпев неудачу в дискуссии с духовным вождем еврейства, она искала повода отомстить ему. Такой повод нашелся. С целью опровергнуть ложные рассказы о барселонском диспуте, распространяемые для агитационных целей Павлом Христиани, Рамбан составил точное описание диспута и разослал списки его по еврейским общинам; один список он переслал геройскому епископу. Доминиканцы были возмущены описанием, которое противоречило их уверениям, будто они победили раввина в религиозном споре. Так как в описании Рамбана были помещены выражения, которые он употребил на диспуте относительно догмата Троицы, то монахи из цензурной комиссии попросили короля привлечь автора (в официальном акте он назван своим испанским именем: Бонаструг де Порта) к ответственности за богохульство. Король вызвал