Шрифт:
Закладка:
И голос. Голос этого мира. Он зовет к себе чужаков. Звонкий, задорный, наполненный жизнью. Но жизни там нет. Зверь знает это. Всего лишь дерево на залитой лунным светом поляне. Дерево-хищник. Дерево-соперник. И оно готово встать на пути зверя не первый раз. И зверь прыгает. Летит, целясь в горло старика. Убить главного противника. Убить самого сильного. Самого опасного…
Темнота. Зверь думает, что ослеп. Инстинкты предали его. Лапы стали слабыми и беспомощными. Когти, клыки – все исчезло. Зверь сжался, пытаясь не упасть. Силы покинули его. Конечности деформировались. Передние лапы стали короткими, задние – длинными. Суставы выгнулись. Зверь упал. Зарычал, но вместо грозного рыка из горла вырвался громкий крик. Крик жертвы. Все стало чужим. Даже он сам. Даже его глаза. Они предали его. Где поляна, залитая светом? Где чужаки? Где дерево-хищник?
Зверь снова закричал. Попытался подняться. Задние конечности согнулись, позволяя встать на четвереньки. Зверь прыгнул. Ничего не вышло. Все тело стало чужим. Он умирал. Не чувствовал, что умирает, но знал, что это так. Он – хищник. Но у хищника забрали силу. Поэтому он умрет.
Зверь выгибает шею и начинает выть на луну.
* * *
Гладиатор останавливается и, обернувшись, вглядывается в темноту за спиной.
– Что там? – спрашивает художник.
– Не знаю.
Стареющее тело притупляет инстинкты. Густой мрак вздрагивает, переливается.
– Сюда! – зовет чужаков дерево-женщина. – Вы уже почти умерли.
– Ты слышал? – спрашивает Назиф.
– Слышал. – Квинт делает шаг назад, от окутанных тьмой зарослей. – Там кто-то есть.
– Там? – художник заставляет себя улыбнуться. – Не знаю, что есть в той темноте, но что в центре поляны находится самое невероятное создание, которое я встречал в жизни, – вот это я знаю наверняка.
– Сюда! – повторяет женщина-дерево. Ее задорный смех очаровывает, подчиняет. – Сюда!
Еще один шаг гладиатора назад. Он стоит так, чтобы видеть и дерево, и заросли, из которых они вышли.
– Я вижу тебя, – говорит он темноте.
Художник морщится.
– Ты спятил, старик? – осторожно спрашивает он.
– Ну, давай, – кулаки гладиатора сжимаются. – Еще один бой. Ну же!
– Да успокойся ты! – Назиф сжимает его плечо. Чувствует, как под одеждой напряглись дряхлеющие мышцы.
Где-то с краю, боковым зрением, он видит, как мрак распадается на пласты. Тьма отделяется от тьмы. Рука гладиатора ложится на его горло, описывая дугу. Ноги художника отрываются от земли. Три луны мелькает перед глазами. «Откуда в этом старике столько силы?» – успевает подумать он.
Выскочившая из зарослей тень обретает формы. Лунный свет блестит на залитых слюной клыках. Мощные лапы выставлены вперед, обнажая острые когти. Круглые глаза налиты кровью. Художник падает. От удара о землю мир вздрагивает. И зверь – да, теперь это уже не тень – и зверь вздрагивает вместе с ним. Грозный рык вырывается из его горла. Хищник, убийца, монстр. Он отражается в широко открытых глазах художника. Еще мгновение – и зверь ударит гладиатора в грудь, собьет с ног, разрывая плоть и забирая жизнь.
Скрип… Этот натужный скрип заржавевших дверей. Художник слышит его за мгновение до смерти. Так скрипят суставы старика. Его движения едва уловимы. Он обезумел! Он бросается на зверя. Подныривает под него, избегая удара смертоносных когтей. Старые немощные пальцы сжимают густую щетину на брюхе зверя. Смертоносные челюсти щелкают, хватая пустоту.
«Как эти двери все еще могут открываться?!» – думает художник о скрипящих суставах гладиатора.
Задние лапы зверя целятся старику в живот. Еще мгновение – и острые когти разорвут ему брюхо. Еще одно мгновение…
Мрак, из которого выпрыгнул зверь, устремляется следом за ним. Забирает формы. Теперь это снова тень. Даже не тень, а всего лишь жалкий клочок мрака. Бестелесный клочок. Он проходит сквозь старика, окутывая его зловонным дыханием. Ветер треплет седые волосы. Пальцы старика сжимают пустоту вместо шерсти, но тело инстинктивно заканчивает начатое движение. Мышцы напрягаются, бросая исчезнувшее животное. Художник невольно дорисовывает то, что еще секунду назад было реальным – задние лапы зверя разрывают старику бедро. Они падают вместе – старик и зверь. Падают, ломая стонущие цветы.
– Куда?! – орет гладиатор, теряя по инерции равновесие. Он падает рядом с художником, сдабривая стон раздавленных цветов хрустом отказывающихся подчиняться суставов. – Вернись! – рычит старик, и это напоминает художнику рык зверя. Даже глаза. Холодные, бесстрашные. Глаза убийцы. Глаза хищника.
– Эй! – он поднимается на ноги, склоняется к старику. – Зверя нет. Зверь ушел!
Голубые глаза старика леденят кровь.
– Спасибо, что спас меня, – бормочет сбитый с толку Назиф.
– Ты стоял у меня на пути, – старик все еще оглядывается. – Ты мешал мне.
– Все равно спасибо, – художник протягивает ему руку, предлагая помочь подняться.
– Я сам, – говорит старик, но его тело, похоже, выработало весь оставшийся ресурс.
Женщина-дерево снова задорно смеется. Ее ветви складываются в юное тело. Молодая грудь игриво вздернута вверх. Пара листьев дрожит на ветру, словно возбужденные соски.
– Сюда!
* * *
Холод. Обмороженные пальцы обжигают тело нестерпимой болью. Стефан гладит обледеневшие волосы прижавшейся к его груди сестры. Еще немного. Еще чуть-чуть вниз. Он поднимает сестру на руки. Больше никто не умрет. Он не позволит никому умереть. Они – семья. Они – единое целое.
Стефан поскальзывается. Катится, разрывая тело об острые грани холодных камней, но не отпускает сестру. Они обязаны выжить. Хотя бы ради своих детей. И снег тает. Ручьи сбегают с гор. Извиваются между камней, устремляясь к подножию гор. Редкие птицы летают высоко в небе, щебеча свои едва уловимые трели.
Стефан смотрит на своих братьев и сестер. Кажется, все целы. Их мысли направлены в его разум. Они шепчут, что нужно спускаться. Там солнце. Там тепло. Там их тела смогут отогреться и отдохнуть. Даже женщина, которую Стефан держит на руках, просит его продолжать движение. Ее рыжие волосы оттаивают. Капельки воды скатываются с обледенелых прядей на худые плечи, покрытые веснушками. Царапина на ее бедре все еще кровоточит, но это не смертельно. Солнце нагревает камни. Чем ниже, тем теплее. Стефан чувствует это тепло разодранными ступнями. Пение птиц становится более громким. Горная свежесть сменяется запахами леса. Усталые ноги подгибаются.
Стефан сидит, прижавшись спиной к старому дереву. Сестра, которую он
