– Если ваш сын жив, то мы найдем его, – заверил Ханк.

– Мы можем присоединиться к вам? – спросила Хейзел.

– Что касается вашего мужа…

– Я говорю о ребенке, – Хейзел посмотрела на Бити. – Думаю, отец имеет право участвовать в поисках своего сына, – она смерила Ханка прямым взглядом. – Ведь так?

Он долго молчал, о чем-то рассуждая, затем пожал плечами и, еле заметно кивнув, взял со стола недопитый стакан воды.

Глава третья

Бежать. Но почему? Потому что бегут другие. Братья. Сестры. Бегут, подчиняясь далекому голосу, зову. Ты облизываешь губы. Чувствуешь кровь напавшего на тебя человека. Почему вы оставили одну из вас этим монстрам? Не блондинку, которая погибла на твоих глазах, а другую: чернокожую, ту, что оставалась в камере, когда вы спасались бегством. И почему ты не слышишь ее мыслей? Скажи мне, Стефан! Но ответов нет.

Ты просто бежишь. Мимо рядов камер с телами, похожими на твое тело или тело твоих сестер. Бездушные. Бессловесные. С отсутствием воспоминаний. Твоих воспоминаний. Ты останавливаешься и смотришь на тело обнаженного мужчины, плавающее в лилово-розовой жидкости. Вот, значит, куда уходили воспоминания, которые снова и снова высасывали из тебя, пока ты был в камере. Они разрывали тебя на части. Они использовали тебя!

Боль обжигает левую руку. Еще один удар. Трещины расползаются по стеклу. Вода вытекает из камеры. Всего лишь тело. Оно открывает глаза. Задыхается. Всего лишь смерть. Можно убить их всех, но даже это не сможет подойти близко к цене, которую ты заплатил за смерть одной из твоих сестер. Ты убил ее. Нет. Ты не убивал ее. Ее убили те, кто не объяснил тебе, что твои действия убьют ее. Они забрали жизнь. Эту долгую бесценную жизнь. И дети. Ваши дети. Ты слышишь их жалобный плач. Чувствуешь их боль и отчаяние. Они нуждаются в тебе. Они нуждаются в твоих братьях и сестрах. И вы бежите не потому, что вас напугали напавшие монстры. Вы бежите, потому что вас заставляет бежать страх за своих детей. Вы нужны им. Они нужны вам. А все остальное… подождет. Расплата придет. Обрушится гигантской волной, сметая все на своем пути. И все эти тела вокруг. Они не обретут жизнь без вас. Никто больше не заставит вас растрачивать себя, не заберет у вас воспоминания. И даже сестра. Сестра, которую вы оставили в камере.

Настанет день, и вы вернетесь за ней. Освободите и отведете к ее детям. Может быть, вы даже приведете ее детей с собой. И они станут первым, что она увидит, покинув ненавистный мир, в котором вас принуждали находиться так долго.

Еще один звон. Твои братья и сестры крушат камеры. Не все. На это потребуется много сил. Лишь дань ненависти. Дань ожиданию, которое продолжалось так долго. «Прости нас!» – слышишь ты свой собственной голос, направленный оставленной сестре. «Мы вернемся за тобой». И голоса сливаются в один. И ты дополняешь своим голосом этот хор боли, отчаяния и бесконечного ожидания. И вы свободны. И ни одна сила не сможет заставить вас вернуться. Лучше смерть и забвение, чем этот бесконечный обмен данными. Господи! В кого они превратили вас?! Никаких воспоминаний. Лишь то, что вам позволено было знать.

Вы собираетесь между искореженных камер. Прошлого ни у кого нет. Его забрали у вас. Но настоящее… Настоящее вы уже никому не отдадите. Никто не заберет у вас эти знания. Никто не заберет у вас ваших детей. Никто не заберет у вас вашу ненависть.

* * *

Голограмма блондинки улыбается, ожидая вопросов.

– Что здесь произошло? – спрашивает Зоя, разглядывая разбитые камеры. Голограмма вздрагивает, растворяется, уступая место Стефану и его братьям и сестрам. – Зачем они сделали это?

– Информация отсутствует.

– И почему я не удивлен?! – Солидо зажимает обрубки откусанных Стефаном пальцев рубашкой, которую отдал ему Мидлей.

– Почему они освободились? – спрашивает Зоя.

Изображение голограммы меняется. Теперь оно показывает то, что они уже видели. Двойник Солидо лежит на столе. Провода, подключенные к голове, закачивают в его сознание информацию. Электрические разряды скручивают тело. Удар тока – крик. Удар тока – крик. Солидо смотрит на своего двойника. Еще один крик. Солидо срывает с двойника подходящие к нему провода. Они спутываются, переплетаются. Голограмма скользит по их поверхности. Мимо Солидо, сквозь стены, в помещение, где он лишился двух пальцев. Теперь Стефан. Перегрузка. Обратная тяга. Разряды тока пробуждают его от векового сна. Звериная ярость придает сил. Он выбирается из камеры. Освобождает других.

– Кто они? – спрашивает Зоя.

– Люди, – говорит голограмма.

– Почему он убил блондинку?

– Он не знал, что она умрет. Он не должен был сам жить. У него нет ни навыков, ни знаний. Он служит для обмена информацией.

– Но выглядит он весьма живым, – задумчиво говорит Солидо.

– Они ведь общаются между собой? – спрашивает Мидлей.

– Да, – говорит голограмма.

Изображение снова возвращается к двойникам. Разделяется. Одна часть показывает наполненный туристами город-отель, другая металлические столы, на которых создаются служащие отеля. Меняются годы. Десятилетия.

– Так мы их дети! – шепчет Зоя.

– Фактически нет, – говорит голограмма. – Они лишь часть ваших воспоминаний.

– Но я помню только Стефана! – говорит Солидо.

– Ты помнишь того, кем должен был стать.

– А та, что осталась в камере? – Зоя вспоминает чернокожую женщину. – Она тоже была блудницей?

– Когда-то давно, – голограмма показывает новые образы. Мужчины. Женщины. Секс. Стоны.

– Что теперь будет с двойниками? – спрашивает Солидо.

– Ты уже видел, что будет! – Зоя смотрит на образы, показываемые голограммой, – бесконечное разнообразие, которому, кажется, нет конца. Плоть, которая не знает границ. Воображение, которое не знает пределов.

– Так, значит, это все из-за нас?! – шепчет Солидо.

– Из-за тебя, – Зоя заставляет себя отвернуться от собственных воспоминаний. – Почему эта женщина не ушла с остальными? – спрашивает она голограмму.

Изображение снова меняется. Показывает, как Солидо лишается двух пальцев.

– И она все еще слышит их мысли? – спрашивает Зоя.

Еще одна смена картинок.

Стефан спускается по обледенелым скалам в затянутое бесконечной зеленью лоно планеты. И боль. Боль сотен уродцев, оставшихся в Хорнадо-дел-Муэрто.

– Мои дети! – шепчет Стефан. – Мои милые отчаявшиеся дети!

– Мы должны их вернуть! – говорит Солидо. – Ради всех двойников, что остались здесь. Просто обязаны исправить то, что сделали.

* * *

Зверь. Он выходит на охоту ночью. Крадется в чаще, прислушиваясь к звукам. Стены не сдержат его. Границы не сдержат его. Он всесилен. Он бог этого мира. Кровожадный, хищный, злой, неудовлетворенный. Тьма скрывает его от глаз жертвы, прячет в своей утробе. Он – охотник. Он – хозяин. Крики. Зверь останавливается. Плеск воды. Инстинкты натягиваются, превращаясь в струны. Что-то не так. Что-то изменилось.

Чужаки выбираются из реки. Молодой и старик. Легкая добыча… Почти легкая. Зверь вглядывается в старика. Иногда внешность обманчива. Как змеи – маленькие, с крохотными зубами, наполненными смертельным ядом. Так же и со стариком. За старым, дряблым телом скрывается сила. Смертельная сила. Поэтому зверь не убивает их. Пока не убивает. Лишь преследует, выжидая, высматривая подробности, запоминая слабости.