Шрифт:
Закладка:
Для нас это была самая мучительная задача… Нет ничего тяжелее, чем вести людей на смерть и держать, пока их казнят. Однажды мне пришлось помогать раздеться одной пожилой женщине. Как и все старики, она была очень привязана к своим вещам. И вот, оказавшись перед незнакомым мужчиной, бедная женщина совсем растерялась. Каждый раз, когда я пытался снять с нее чулки, она натягивала их. Я опускал с одного края – она натягивала с другого. Это становилось уже опасным для меня: чрезмерная задержка могла стоить мне жизни. Я не знал, что делать… Я начал нервничать. Это один из случаев, которые навсегда отпечатались в моей памяти… Я был на грани срыва, схватил ее с силой, чтобы стянуть чулки. Я был готов даже порвать их, если бы она их не отпустила. Бедняжка, она пыталась защитить то, что могла. Но в итоге закончила так же, как и все остальные.
Где в это время был офицер СС?
Если подняться по трем ступенькам, попадаешь в печной зал. Идти нужно была вдоль задней стены, с той стороны, где вынимали пепел. Немец обычно стоял в конце, частично спрятавшись за углом последней печи. Люди проходили мимо него, толком не видя, и тут же получали пулю в упор в затылок. Через какое-то время они изменили свою методику и стали использовать вместо пистолета пневматическую винтовку, потому что пистолетная пуля была слишком большой, и от выстрела с близкого расстояния череп жертвы разлетался на куски. Немцу не нравилось, что на него попадала кровь. Человек, сопровождавший жертву, должен был знать технику: держать жертву нужно на расстоянии вытянутой руки за ухо, немец стреляет, и, прежде чем человек падает на землю, нужно проявить сноровку, чтобы заставить склонить ему голову, потому что иначе кровь брызнет фонтаном. Если по какой-то случайности хоть капля крови попадала на эсэсовца, он без колебаний наказывал нас или даже убивал на месте. Именно это чуть не случилось с моим братом. В то время он уже находился в Крематории III вместе со мной. Он не смог достаточно быстро опустить голову жертвы, и кровь забрызгала немца. По случайности я оказался неподалеку и вмешался, сказав по-немецки: «Das ist mein Bruder!» («Он мой брат!») Это могло бы доставить неприятности и мне, но вместо этого немец успокоился и отпустил нас. С тех пор мой брат всегда старался увиливать от этой особенно тяжелой работы. Для меня же самым тяжелым было опустить на землю мертвого человека. Это ощущение тяжести человека, в падении, которое ты сопровождаешь вопреки себе. Было больно слышать, как тело падает на землю, хотя я и знал, что оно уже мертво, но все равно делал все возможное, чтобы смягчить падение.
Вот так людей в зондеркоманде заставляли делать и подобные вещи. Такое нельзя отрицать, сказать, что ничего не было или что это неправда. Однако в данном случае я признаю, что чувствую себя немного соучастником, хотя я их не убивал. У нас не было выбора, не было другого выхода в этой дыре! Если бы я отказался это сделать, немец набросился бы на меня и тут же убил, чтобы показать пример. К счастью, такие группы в наш крематорий присылали нечасто. Максимум два-три раза.
Люди из зондеркоманды рассказывали мне, как все проходило в Крематории V. Якобы там грузовики выгружали живых жертв прямо в ямы, которые горели под открытым небом. Я сам этого не видел, поэтому не могу подтвердить, но мне кажется вполне возможным, что они даже не утруждались убивать людей, прежде чем бросать их в огонь. У нас все происходило дольше, потому что немцу приходилось их убивать одного за другим.
Вы были в крематориях IV и V? Чем они отличались от крематориев II и III?
Да, я ходил туда четыре или пять раз, чтобы повидать своего брата, который работал там первые несколько месяцев. Позже мне удалось добиться его перевода в мой крематорий, потому что там работа была лучше организована, так что нам приходилось намного легче. Прежде всего, не было ям для трупов: все тела сжигали в печах. Там же печи постоянно ломались, либо их не хватало, поэтому тела приходилось сжигать в открытых ямах. Когда им требовалась дополнительная рабочая сила, они просили моего капо Лемке приехать с несколькими людьми, чтобы помочь. Я ездил несколько раз, но это всегда было предлогом, чтобы повидаться с братом.
Я помню, что на обратном пути из Крематория IV немец время от времени приказывал моему двоюродному брату Якобу Габбаю петь. «Greco! Singen!» – говорил он ему. У Якоба был красивый баритон, и он начинал петь греческие патриотические песни, которые немцы не могли понять. Песня, слова которой звучали так: «Греческий флаг, мой Бог, как я люблю его, моя мать, я никогда не оставлю свою родину иностранцам, я лучше умру», – разносилась эхом по всему лагерю. Как будто греческие победители внезапно вошли в лагерь.
Я не был внутри крематориев IV и V, поэтому могу сказать только то, что видел снаружи. Вспоминая об этом, я часто удивляюсь. Мне было так любопытно, почему же я не зашел внутрь и не посмотрел, как там все проходит? Если бы я хоть на секунду подумал, что выживу, я бы все записал, чтобы потом рассказать… Но все, что я там видел, – это ямы. Они были как большие бассейны, тела привозили и складывали внутрь люди из зондеркоманды, которые знали, как правильно это делать. Если я правильно помню, перед входом, со стороны крематория, было две ямы. Я знаю, что, по словам историков, ям было больше, но, когда я был там, видел только те две. Они были похожи на ямы, которые я видел возле Бункера-2, с той разницей, что в Крематории V в дополнение к ямам были и печи.
Крематории IV и V были меньше, чем крематории II и III, печи работали хуже и меньше вмещали. Ямы позволяли ускорить процесс утилизации тел, поскольку для сжигания семисот тел в таких маленьких печах требуется много времени. Тем более что печи не работали должным образом. У нас количество трупов могло доходить до тысячи восьмисот.
В среднем
