Польши) и Новгород, историки порой забывают, но Иван-то IV Васильевич о ней забыть не мог никак. А к тому же в том же 1569 году Иван был ошеломлён известием о низложении в Швеции его союзника Эрика XIV мятежными братьями короля Юханом и Карлом. Иван знал, что Эрик давно опасался мятежа и поэтому превентивно казнил многих знатных шведских вельмож. Поступки Эрика объясняют его сумасшествием, однако последующие события показали, что у якобы паранойи Эрика были основания. Новый король Юхан III – брат Эрика, взошёл на трон, возглавив заговор высшего дворянства. А изобразить прошлое так, как это выгодно настоящему, в Европе всегда умели.

Ситуация настолько напоминала ту, в которой психологически много лет находился сам Иван, что шведский синдром стал одним из факторов убийства двоюродного брата царя – Владимира Старицкого, и последующего погрома Новгорода и Пскова. Нервы у царя Ивана были в постоянном напряжении, и было отчего – тайные, неизвестные, но реальные опасности всегда страшнее опасностей открытых, а Ивану хватало и тех, и тех… Так что, в дополнение к внутренним, имелся ряд и внешних причин, побуждавших Ивана обезопасить свой северный тыл со стороны Новгорода.

Важным соображением – Р. Г. Скрынников считает, что это было вообще одной из главных причин похода – становилась, очевидно, и возможность поправить финансовые затруднения казны за счёт изъятия церковных и монастырских богатств крупнейшей в стране новгородско-псковской епархии. Это, безусловно, догадка в верном направлении – государеву казну опустошали войны, неурожаи, текущие государственные расходы. На общерусские церковные богатства Иван покуситься не мог – его попытки секуляризации церковных земель тут же пресекались иерархами. С Новгородом же дела традиционно обстояли особым образом. А попутно с подрывом сил влиятельного новгородского духовенства решалась задача подрыва влияния церкви вообще, поскольку это влияние играло роль для будущего Руси уже всё более негативную.

Помимо внешнеполитических и финансовых соображений имелся такой много значащий внутриполитический аспект, который сам по себе мог побудить Ивана решить проблему Новгорода раз и навсегда. Новгород в любой момент мог стать серьёзнейшей внутренней опасностью, поскольку интересы богатейших новгородских сепаратистов (а их там всё ещё хватало) очень хорошо накладывались на магнатские децентрализаторские интересы княжат и бояр. И всё это вместе естественным образом выводило внутренние силы, враждебные Грозному, на союз с Польшей и Литвой.

Новгород могли «отложить» силой в том числе не только поляки, но и шведы – теперь уже не дружественные, а враждебные… Однако это было бы полбеды. Другое дело, что «посаднический», «ганзейский» по духу, Новгород мог отложиться и сам – под власть или поляков, или шведов. А это была бы уже измена не только царю Ивану и тогдашней Руси. Это была бы измена будущей великой России.

Мог ли Иван терпеть и далее подобную угрозу? И мог ли он не привести Новгород к покорности силой, коль уж новгородцы в очередной раз пренебрегали интересами всего Русского государства? Новгородский поход декабря 1569 – февраля 1570 года решил эту проблему уже навсегда.

В разное время много было сорвано, и по сей день много срывается голосов в спорах – как могла бы развиваться постмонгольская Россия, если бы во главе её встал Новгород, а не Москва? Однако подлинной постмонгольской дилеммой Руси была не дилемма: «Самодержавная Москва или «республиканский» Новгород?» Проблема Новгорода, как потенциального коллективного агента влияния Запада, Польши и Литвы, оказывалась лишь одним из аспектов наиболее существенной и коренной русской дилеммы: «Централизация или сохранение раздробленности?», «Власть самодержавная или власть шляхетская?», «Неделимое единодержавие или сепаратизм?» Персонифицировалась же эта последняя дилемма в системном противостоянии Ивана Грозного с удельными князьями Старицкими, с ренегатом Курбским, как индивидуальным олицетворением княжат и бояр, и с вообще всем тем социальным и политическим слоем, характерными представителями которого были Старицкие и Курбский.

Причем на вопрос – что было бы, если бы на Руси победило не самодержавие Ивана III и Ивана IV, а линия Андрея с Владимиром Старицких и Андрея Курбского, дала ответ сама история. Прямой исторический эксперимент, когда на практике реализуются в одной и той же эпохе в одной и той же стране два принципиально различных варианта, а затем производится сравнение, невозможен. Но для поиска ответа на поставленный выше вопрос не требуется даже мысленный эксперимент – эксперимент был поставлен в реальном масштабе исторического времени, на протяжении более двух веков, в конкретной стране – польской «шляхетской республике». Реальная историческая судьба Польши, исчезнувшей к концу XVIII века с политической карты мира, показывает, какой была бы виртуальная историческая судьба России, если бы в ней взяли верх Старицкие и Курбские, а не их оппонент Иван IV Грозный.

«Речь Посполитая» – это дословный перевод с латинского «Res publica» («республика» – «дело общее»). И чем закончился этот якобы «республиканский» элитарный эксперимент, известно: могущественная в XV веке, угрожавшая в XVI – начале XVII века будущему Руси Польша была в XVII веке обессилена магнатскими сварами, а затем в XVIII веке последовательно трижды разделена между соседними державами. (Россия, впрочем, в первые два раздела всего лишь возвращала в свой состав свои же земли, в том числе и земли бывшего Галицко-Волынского княжества.)

Нечто подобное вполне могло ожидать и Русь – при реализации «старицко-курбского» варианта. Причём внешние угрозы не только безопасности, но и самому существованию сильной России со стороны Крыма и Турции были тогда намного масштабнее и серьёзнее, чем аналогичные угрозы тогдашней Польше. Мы привычно говорим и пишем: «реформы Ивана Грозного», «Московское государство XVI века», «дипломатическая деятельность Ивана IV», но за всеми этими понятиями стоит совсем не то, что мы подразумеваем под подобными понятиями, определяя современное положение дел и говоря о, например, «политике Кремля в Сирии». В исторической реальности уже XVI века ничего этого могло бы и не быть – ни реформ Ивана Грозного, ни его дипломатической деятельности… Ни самого Московского государства в том виде, каким мы его знаем.

Эпоха Ивана Грозного представляла собой тот всё ещё переходный период русской истории, когда Рязань, Калуга или Тула, да и сама Москва могли в одночасье превратиться в груду дымящихся развалин, а положение русского царя было неустойчивым – неустойчивым буквально! С одной стороны, после Ивана III и Василия III уже никто не мог пройти по Руси так опустошающе, как Батый, ибо историческое существование самостоятельной России уже было в основном обеспечено. Но именно что «в основном», а дьявол, как известно, прячется в мелочах. И будущая могучая Россия во времена Ивана Грозного оказывалась всё ещё под вопросом – в том