борту «Джини Динс» вахту у руля несли только Вьюнок и Меум, и лишь один-единственный раз, когда они шли от Вороньего леса вниз по Причуди, Вьюнок позволил встать к штурвалу Белке.

Ниже, на палубе рядом с носовым кубриком, сидел Тысячелист, штопавший прореху на задней части своих кожаных бриджей. Меум чертил в своей записной книжке какие-то эскизы и схемы, время от времени слюнявя карандаш и наморщивая лоб. Морошик всё время пытался заглянуть ему через плечо, чтобы узнать, что именно рисует Меум, а Белка стояла на капитанском мостике рядом с Вьюнком. После долгого молчания, которое нарушали лишь урчание мотора и ровный шум гребных винтов, Вьюнок вынул трубку изо рта.

– Всё это напоминает мне ту ночь, когда мы услышали свирель Пана. Помнишь, Белка?

– Угу, – ответила Белка и кивнула.

Она не отрывая глаз следила за тем, как гном управляется со штурвалом. Как же ловко он правит судном! Ах, как же Белка хотела порулить сама, хотя бы минуту-другую! Но она не осмеливалась попросить об этом Вьюнка. Белка глубоко вздохнула.

Вьюнок посмотрел на неё.

– В чем дело, Белка? Ты не в духе? Тебя что-то тревожит?

– Нет, ничего, – ответила Белка с ноткой грусти в голосе, – просто я…

– Ну, что?

– Просто мне тоже очень хочется порулить, хотя бы совсем чуть-чуть, всего один оборот, – выпалила Белка.

Под «оборотом» Белка подразумевала те десять минут, на протяжении которых закрученная пружина «Джини Динс» приводила в движение механизм гребных винтов, и корабль двигался вперёд на тяге пружинного мотора, а не дрейфовал по течению.

В этот момент Вьюнок пребывал в особенно хорошем настроении. Стояла тихая и тёплая погода, ни малейшее дуновение ветерка не тревожило неподвижную гладь реки, и за последнее время они продвинулись далеко вперёд – этим утром Бен сказал им, что через неделю-другую их путешествие вниз по реке подойдёт к концу.

Как и все птицы, Бен отлично оценивал расстояние, а Вальдшнеп подробно рассказал ему, как добраться до моря.

– Ладно, Белка, я не возражаю, пусть это будет в качестве поощрения. А я с удовольствием пройдусь по палубе.

Белка была вне себя от радости и едва смогла вымолвить слова благодарности. И вот, когда пружина вновь была заведена, Вьюнок передал штурвал Белке, предупредив её при этом:

– Не крути руль слишком сильно; лёгкого поворота будет вполне достаточно, корабль откликнется на него. И держись подальше от берегов.

Белка кивнула. Её сердце бешено билось от волнения. Вьюнок спустился в кают-компанию за кисетом с табаком, и Белка, наконец, осталась на капитанском мостике совсем одна – теперь «Джини Динс» была в её полном распоряжении! Белку просто распирало от гордости: ещё бы, ведь Вьюнок настолько доверял ей, что даже позволил встать у штурвала этого замечательного корабля! Как плавно и уверенно скользит он по водной глади! Как послушно откликается на малейший поворот штурвала! Чудо, а не корабль!

Белка взглянула на деревья, тёмной стеной стоявшие по берегам реки. Ветвь одной из ив нависала над рекой словно арка моста; Белка смотрела, как она приближается и беззвучно проплывает над кораблём, и заметила на ней двух пичужек, которые свернулись в комочки и крепко спали. Из сада возле домика на берегу доносились соловьиные трели: «Уить-уить! Га-га! Фью-фью-фью!» Последняя мелодия, прекрасная и печальная, звучала сначала совсем тихо, но потом становилась всё громче и громче; она произвела на Белку сильное впечатление.

Белка увидела, как по лунной дорожке быстро плывёт водяная крыса, и сделала глубокий вдох, наполнив лёгкие сладким ночным воздухом. «Вот это жизнь! – подумала Белка. – Как жаль, что она не длится вечно!»

Тем временем беспокойный Морошик, так и не выяснивший, что задумал Меум, и поэтому сгоравший от любопытства, увидел, что Вьюнок спускается с капитанского мостика в кают-компанию. Значит, у штурвала осталась Белка.

Как это несправедливо! Ему, Морошику, Вьюнок никогда не позволял править судном, а почему Белке можно? Снедаемый жгучей завистью, Морошик поднялся по лесенке на капитанский мостик.

– Эй, Белка! Кто позволил тебе встать к штурвалу?

– Вьюнок, разумеется, – заносчиво ответила Белка. – Ты же не думаешь, что я взялась бы за штурвал без его разрешения?

– А вот мне он никогда не даёт порулить, – проворчал Морошик. – Это нечестно. Почему тебе он разрешил, а мне – нет?

– Ох, Морошик, давай не будем ссориться, – устало произнесла Белка. – И угораздило же тебя подняться на мостик и отвлекать меня именно в тот момент, когда я наслаждаюсь путешествием? Иди-ка лучше поиграй с Тысячелистом в «Прыгающие жёлуди» или во что-нибудь другое.

– Он занят, да и к тому же я не хочу играть в «Прыгающие жёлуди». Я хочу порулить!

И Морошик наклонился к Белке и принялся шептать ей на ухо:

– Ну же, Белка, будь другом, дай мне немного порулить! Вьюнок внизу, он ничего не узнает; я просто хочу попробовать, каково это!

– Вьюнку это не понравится, – ответила Белка, – и вообще, я сама хочу рулить.

– Да ладно тебе, Белка, – стал канючить Морошик, – ты можешь стоять рядом со мной, а если мы услышим, что Вьюнок возвращается, ты тотчас же снова встанешь к штурвалу, и он ничего не узнает! Ну же, будь другом! Ведь брал же я тебя с собой, когда катался по реке на шлюпке, правда?

– Да, и к чему это привело? – ответила Белка, и она была по-своему права. – Из-за этого мы потеряли «Джини Динс», помнишь?

Морошик замолчал и надулся.

– Как же с вами скучно, – произнёс он через некоторое время с обидой в голосе. – Небесные гончие относились ко мне куда лучше. Я вообще жалею, что вернулся сюда.

Последовала долгая пауза. Белка продолжала править кораблём, и ей показалось, что вдалеке послышался едва различимый шум. Что это было? Шум ночного ветра в деревьях и зарослях тростника? Иногда этот шум пропадал, но затем становился громче.

– Ветер крепчает, – сказал Морошик. – Слышишь?

– Ну и что? – спросила Белка. – Это всего лишь ветер в ночи, а может, где-то неподалёку шумит мельница.

В ночном небе ярко светили звёзды; раскинувшиеся по берегам реки огромные пойменные луга были залиты лунным светом и казались загадочными и бескрайними. В тростнике щебетали камышовки. Спýтная кильватерная волна, которую оставляла за собой «Джини Динс», была не сильнее волн от крупной рыбины, поднявшейся к поверхности воды, но в ночной тишине было слышно, как эта волна, достигая берегов, с нежным плеском накатывала на прибрежную растительность.

Прямо по курсу река круто поворачивала вправо; там, в излучине, над ней нависали тёмные деревья, и под ними вода выглядела чёрной как смоль.

Морошик снова принялся уговаривать