Испуганно пригнувшись, люди внимательно вслушивались, что им переводят глашатаи.

– …и жить в мире и согласии со всеми на своей земле, аки единый народ под защитой славного…

«Ну не знаю, – думал в сомнении Тимофей, переведя взгляд на стоявших у подножия лестницы первых людей ханства. – Не больно-то вон у этих глаза радостью светятся. Власть меняется, прямо из-под ног уходит, а с ней, значит, и деньги с привилегиями. У них сейчас одна забота, как бы чего не упустить, как бы не ошибиться, вдруг русские, как это не раз уже бывало, опять отсюда уйдут. И что же им опять персам в верности клясться? А успеют ли перевернуться? Хотя о чём речь – эти точно успеют».

– …в служении императору Всероссийскому Александру первому свидетельствую перед Всевышним. В подтверждении же сего торжественного моего обещания прилюдно клянусь…

– Аnd içirəm! Аnd içirəm! Аnd içirəm![8] – всё громче и громче неслось ввысь с площади и с прилегающих к ней улочек. Вслед за первыми людьми ханства присягу на верность Российской империи принял и простой народ.

Глава 9. Пикет

– Ну, всё, тут мы разделяемся, – проговорил Копорский, натягивая поводья. – Тпр-р, тихо, тихо. – И потрепал холку коня. – Поступим так. Я с отделением Плужина севернее, у самых отрогов гор, проеду, а ты, Тимофей, со своими по дороге на Гах проследуешь и потом верстах в пяти встанешь пикетом. Так мы своим взводом весь северный и западный путь из Нухи перекроем. До утра постоите, потом при свете дня можете ещё вёрст пять по дороге проехать и осмотреться. Дальше заезжать уже никакой надобности нет, нужно успеть к вечеру в Нуху вернуться. И осторожнее, сам понимать должен, мы тут не для боя, а для осмотра, если что, лучше сразу к крепости оттягивайтесь. Наше дело – неприятеля первым узреть, если таковой будет, и о нём командованию доложить.

– Понял, Пётр Сергеевич, – произнёс Гончаров. – Есть быть осторожнее.

– Но-о, пошёл. – Подпоручик тронул поводья и повёл свой отряд по боковой узкой дороге.

Отделение Гончарова следовало рассыпным строем. Впереди, шагах в двадцати, ехали Антонов с двумя Ваньками, затем общая группа и в самом конце, опять в отдалении, следовали трое во главе с опытным Чановым. Держались настороже, в руках у каждого ружьё с взведённым курком, передняя пола вальтрапа откинута, чтобы можно было выхватить из седельных ольстредей пистоли. Глаза пытливо ощупывают каждое дерево, каждый валун или куст на склоне. Сколько уже раз точно из таких же, как тут, высовывались дула ружей и летели пули. Но пока что на Гахской дороге всё было тихо. Небольшую остановку сделали у ручья. Ослабили подпругу у лошадей, напоили их и задали овса.

– Может, прямо тут пикет выставим? – предложил Балабанов. – А что, место хорошее, у воды, и трава даже на камнях растёт, скотинке есть что пощипать. Да и нам самим тут кашу сварить будет удобней. А то на голых скалах ну его ночь коротать.

– Дурной ты, Елистрат, – неодобрительно хмыкнул Чанов. – Полгода уже как за Моздокской линией служишь, а всё ещё суть не уловил. Тут выживает самый чуткий, тот, кто первым врага увидел и выстрелил в него или кликом ударил. А как ты его здесь увидишь или учуешь, а?

– А чего такого, место как место, ничем не хуже другого, – возразил тот. – Скажи, что не так?

– А то, что слушать нужно уметь. А ну тихо! – прикрикнул он на споривших о чём-то между собой Ванек. – Вот давай у командира спросим, пусть он нас рассудит. Тимофей Иванович, поставим тут ночной пикет?

– Нет, – ответил чистивший щёткой лошадь Гончаров.

– А чего так, господин младший унтер-офицер? – продолжал задавать вопросы Чанов. – Удобное ведь оно?

– Чтобы похоронить кого-то, да, может, и удобное, – заметил Тимофей. – Будут путники останавливаться, водицу из ручья пить да на камень глядеть, там, где могильный крест будет высечен. Чего не удобно-то?

– Во-от, Тимофей Иванович правильно говорит – плохое место для пикета, – проговорил важно Чанов. – Потому и живой, хотя уже три года в горах воюет, и галуны унтерские с Аннинской медалью на мундир за храбрость надел. Потому как разумом шибко богат в отличие от тебя, Елистратка. Слышишь, как вода журчит?

– Ну-у, – протянул Балабанов.

– Баранки гну, – фыркнул Чанов. – Это ты её сейчас хорошо слышишь, а представь, как она ночью хорошо будет шуметь? Все звуки в округе перебьёт. Горец за сто шагов от этого места спешится, ножками в мягких своих чувяках по камням скок-скок и тебе за спину зайдёт. А в руках у него что? Правильно, острый кинжал. Режь им шею дурного русского барана, забирай его ружьё и пороховой припас.

– Так и он нас не услышит, вода ведь же шумит? – попробовал было возразить Елистрат.

– Э-эх. – Кошелев махнул рукой. – Ну точно дурной! Он-то ведь со стороны скал будет слушать, к нему же все звуки отсюда, с низины, вверх прилетят. Где конь копытом ударит или заржёт, где такой же, как и ты, увалень прикладом мушкета о камень заденет, и тот железом звякнет, а где просто камень из под ноги выкатится и о другой стукнет.

– Обзор тут плохой, – заметил, заканчивая чистку Чайки, Гончаров. – И в случае боя из этой теснины вырваться будет сложно. Как на ладони ты перед теми, кто сверху, оказываешься. Ну что, братцы, заканчиваем привал – и поехали потихоньку. Часик-другой до темноты у нас ещё есть.

– Вот, ещё и обзор. – Чанов поднял указательный палец вверх. – И позиция слабая для боя. Смекаешь?

– Смекаю, – проговорил со вздохом Балабанов. – О каждом шаге своём тут приходится думать. Ох уж этот Кавказ, ох и злое место!

– Да не журись, настращают они тебя, – хмыкнул Блохин. – Главное – это то, что у воды холоднее всегда, Елистратка. В сырости в такой вот низине аж до костей зябкость пробирает. Так что ты, главное, это учитывай. Лучше уж наверху стоять, чем тут. И про кашу зря ты к ночи вспомнил, опять теперяча будет в животе бурчать.

– Так чего, варить, что ли, не будем её? – проговорил удивлённо драгун, поправляя подпругу на лошади. – А котел зачем же тогда мы с собой везём? Драгуну ужин завсегда перед ночным караулом положен.

– А на что у тебя в седельной суме пласты сушёного мяса с сухарями лежат? – запрыгивая в седло, спросил Лёнька. – Вот как раз для этого самого ужина. А котёл, он теперь только утром пригодится, когда костёр можно будет жечь. Ты что, неужто и правда думал в