Шрифт:
Закладка:
К сожалению, медведи держались в течение последних недель вдали от судна. Только 12 января один большой медведь (71/2 фута) осмелился подойти к нам на расстояние десяти шагов. Он упал, пораженный несколькими разрывными пулями. Однако его сила и живучесть были так велики, что он пытался бежать, несмотря на тяжелые ранения. Этот пример – лишнее доказательство того, как важно для одиночного охотника стрелять только наверняка, с тем чтобы или убить врага одной пулей, или, в крайнем случае, смертельно ранить. Из сказанного становятся ясными достоинства разрывной пули для одиночного охотника. Следует только помнить, что полет этой пули несколько менее четок.
Первый восход солнца в паковых льдах между Новой Землей и Землей Франца-Иосифа
Охота с палубы корабля проводилась всегда с большой поспешностью и перерасходом патронов. Иногда на одного медведя приходилось по тридцать-пятьдесят выстрелов[65].
Немедленно после того, как медведь падал, на него набрасывались Сумбу и Маточкин. Взобравшись на спину убитого врага, они затевали между собой драку. Их сгонял Карлсен, приступавший к разделке туши. Все собаки собирались обычно поглазеть на эту операцию.
Печальным был, однако, для нас исход медвежьей охоты 29–30 января. В 10 ч вечера, при полной темноте, к нашему судну приблизился медведь и с быстротой тигра набросился на Сумбу. Но собака ловко увильнула и призвала своим лаем вахтенного, машиниста Крита. Он выстрелил с палубы на расстоянии 10 футов и ранил медведя, но тот убежал. На шум выскочили еще несколько человек, и в совершенной тьме началась никчемная погоня по глубокому снегу. Я присоединился к ней, так как заметил, что Маточкин преследовал медведя по пятам. Преследование среди пурги становилось все слабее. В конце концов остались только я и Пальмих. Мы уже больше ничего не видели и не слышали. Только изредка до нас доносились отдельные жалобные звуки. Мы ускорили шаг, если можно назвать ходьбой ныряние сквозь густые клубы кружащегося снега. Наконец в свете фонаря мы увидели на снегу скулящего Маточкина и в нескольких шагах от него – медведя, атакуемого Сумбу, который впивался ему в ногу, как только медведь трогался с места. По-видимому, Маточкин подошел к медведю слишком неосторожно и близко, зверь его поймал и утащил с собой. Собаку могла спасти только срочная помощь. Стрелять можно было лишь подойдя вплотную, так как нельзя было рассмотреть мушку на ружье. Все старания оказались напрасными. Медведь утащил собаку.
Гибель Маточкина
На следующий день около полудня, когда достаточно посветлело, лейтенант Брош вместе с тирольцами и со мной отправились узнать о судьбе украденного пса. Была метель. Снег был глубокий и мягкий, поэтому мы часто падали и проваливались. Вскоре мы сами стали белые, как снег, и покрылись ледяной коркой. После утомительного пути мы набрели, наконец, на следы крови. Сумбу бросился вперед, а Гиллис из осторожности остался с нами. Мы прошли еще около 1/3 мили. Показался Сумбу. Он был явно взволнован, с лаем бросился к нам и снова убежал вперед. В конце концов он остановился у группы высоких льдин и с вызывающим лаем кидался в их направлении. Мы ускорили шаги и взяли ружья на изготовку. Подойдя к льдинам шагов на двадцать, мы увидели выходящего из-за них медведя. Казалось, он был удивлен. Раздались выстрелы. Медведь упал, снова поднялся и с исключительной быстротой пополз с раздробленным позвоночником на передних лапах, по направлению к полынье. Он тащил за собой задние лапы подобно моржу, быстро передвигая передними по ровной поверхности молодого льда. Только после двух новых разрывных пуль медведь растянулся мертвым. Это была месть за Маточкина, труп которого мы действительно обнаружили за льдинами. Он лежал на спине, голова зарылась в снег, живот был разорван, а часть внутренностей съедена. Непосредственно рядом с собакой в снегу была глубокая яма; очевидно, в ней прошлой ночью беззаботно почивал медведь. Он был 6 футов длины. Матросы разрубили его на части и доставили на судно.
Переход от января к февралю принес повышение температуры до −1,8°, сопровождавшееся градом. В начале февраля возобновились большие морозы, так что в корпусе судна начало «стрелять». Средняя месячная температура достигла −28°. Ртуть неоднократно (6, 7 и 8 февраля) замерзала, а в последние восемь дней месяца она была в твердом состоянии. 17-го числа при −36° замерз даже керосин в круглой лампе под парусиновой крышей. В результате лампа погасла. В феврале была максимально низкая температура (−37°). Такой мороз переносился на воздухе с трудом. Тем временем солнечный свет стал уже настолько значительным, что 3 февраля в 10 ч утра можно было без фонаря считывать температуру с термометра, имеющего большие деления. Но только 20 февраля наступило время, когда мы смогли в 6 ч вечера производить метеорологические наблюдения без фонаря.
Все ярче становился полуденный свет на юге. В ясные дни можно было уже в 7 ч утра увидеть утреннюю зарю. 14 февраля мы заметили ярко освещенное облако, проплывавшее над самым небосклоном; оно отражало лучи пока еще невидимого солнца. В середине февраля стало настолько светло, что льдины впервые снова отбросили тени. Несмотря на низкую температуру, мы охотно проводили часы на открытом воздухе, тогда как раньше по целым неделям не выходили на палубу. Только теперь, с удлинением дня, мы увидели, каким темным, затхлым гробом было наше жилище.
До сих пор мы с большой твердостью противодействовали всем проявлениям сонливости и только сейчас почувствовали расслабляющее влияние долгой ночи. Все разговоры велись в то время о предстоящем возвращении солнца. Подвижки льда казались нам тогда значительно менее жуткими. Тем временем сжатия продолжались и в феврале, достигая большой силы в следующие числа: 7, 8, 9, 10, 11, 12, 14, 17 и 18. Давно уже мы вступили, дрейфуя во льду, в область, никогда еще не посещавшуюся кораблями. Хотя дрейф нашего судна еще будет впоследствии описан, все же уже сейчас необходимо дать координаты пройденного «Тегеттгофом» пути.
Движение это таким образом замедлялось тем больше, чем больше
