страшнейший треск. За ним последовало сжатие. В кают-компании слышно было глухое рычанье, дрожание судна напоминало трепет парового котла, находящегося под сильным давлением. На палубе нас встретил свистящий вой льда. Ужас охватил нас, когда мы почувствовали свирепую силу нападения. В десяти шагах от кормы лед поднялся до высоты горы. Вершины его мы не могли видеть и только угадывали ее по треску, раздававшемуся над самым кораблем. В темноте с большим трудом удалось поднести ближе к судну шлюпки и перебросить под левый борт всю вынесенную провизию, состоявшую из 1000 фунтов мяса, 300 фунтов пеммикана и 300 гороховых колбас. Лежавший на льду уголь удалось спасти только частично. Лед поглотил парусиновую палатку, а наша прорубь исчезла. Только после многих неудачных попыток нам удалось нащупать и пробить более тонкий слой льда и достичь воды. Мучительное состояние напряженности довело, мне кажется, многих до того, что они искренне желали гибели корабля.

Я не буду утомлять читателя описанием ежедневных кошмаров нашей жизни и включу сюда только одно место из дневника, дающее подлинную картину нашего положения.

«Наконец мы все-таки заснули. Под самым ухом трещат судовые балки. Просыпаешься и прислушиваешься к дикой атаке льда. Еще можно разобрать скрип шагов вахтенного. Шаги его спокойны и размерены – значит, опасаться нечего. Быстрый, нервный шаг заставляет насторожиться, и в ответ на это раздается треск в корпусе судна, а с палубы доносится крик, извещающий о том, что все кругом находится в страшном движении. Так часто слышим мы эти слова, это вечное напоминание о том, что мы находимся на пороге смерти. Мы снова соскакиваем с кровати, торопливо одеваемся, схватываем аварийный мешок, заряжаем ружье и выбегаем на темную палубу. Невдалеке от корабля поднимается вдруг мрачная снеговая стена. Все ближе и ближе звон и шипение, напоминающее грохот боевых колесниц, мчащихся сквозь пески навстречу неприятелю. Сила сжатия все возрастает. Уже совсем рядом с нами начинает дрожать лед. Сначала раздается как бы свист бесчисленных стрел, он переходит в визг, потом в смесь звуков от самых высоких до самых низких тонов. Лед взламывается концентрическими кругами вокруг судна, и обломки его громоздятся кругом. Необычайно короткий ритм отрывистого рева говорит о высшем напряжении стихии. Слышится сильный треск, и несколько черных полос разбегаются в беспорядке по снегу. Это новые трещины, которые через мгновенье превратятся в зияющие пропасти. Часто на этом борьба заканчивается. С гудением сползают и рушатся горы льда, словно здания во время землетрясения. Обломки ложатся с шумом, потом наступает тишина.

Снова поднимается лед. Новые массы его нападают на нашу льдину и с гулом рушатся. Пласты выпирают, под страшным давлением изгибаются дугой, пузырятся, демонстрируя свою эластичность. Сражение в разгаре! Вон там лежит многолетний гигантский торос. В этой страшной борьбе он крошит своих меньших соседей, вращаясь всем телом. Но он погибает вместе с остальными от удара огромного айсберга, этого левиафана среди льдин. Айсберг прокладывает свой путь сквозь тысячи расколотых льдин, не обращая внимания на царящий вокруг хаос. Он дробит все, что становится ему поперек дороги. Горе кораблю, который ему встретится! Айсберг нагромождает ледяные валы и толкает их перед собой, как пену на гребне волны. Поток раздробленного льда окружает айсберг, ледяную пыль ветер уносит к небу.

И среди этого хаоса – корабль! Он трещит, наклоняется и снова выпрямляется. Футовые кранцы смяты в лепешку. Люди на судне давно уже не работают, не сшивают больше льдин тросами. Они подходят с фонарями к трещинам и только заглядывают в них. Ночь скрывает выражение их лиц. На одних написана озабоченность, на других – мрачная решимость. Слов не слышно, понятны только крики. Все имущество – шлюпки, нарты, палатки, оружие и провизия – готово на случай гибели судна. Каждый думает о гибели, не верит этому, но никто не отрицает возможности такого конца.

Картина меняется. Борьба утихла. Всем дышится легче. Но как изменилось все кругом! Нескольких минут достаточно было для того, чтобы равнину превратить в беспорядочную массу горных хребтов. Исчезли вчерашние плоские снежные поля, закругленные валы и засыпанные снегом холмы. Пропали даром все труды ветров, с такой старательностью сглаживающих всякие неровности грунта. Везде зияют свежие разломы сине-зеленого льда. Между стенами возникли пропасти, в глубине которых видна темная вода. Царит жуткая тишина. Каждую минуту борьба может начаться снова. Только кое-где кряхтит еще вал и потрескивает глыба. Издалека доносится неумолкаемый гул борьбы айсбергов. Постепенно все стихает. Кажется, будто в пустынную страну льда вернулось равновесие. Серебристые лучи луны расстилают свет над пустыней. Где еще в мире царит подобный хаос? Не сознавая собственной жестокости, владычествуют здесь законы стихии. Легкое дуновение южного ветра[63], радостно приветствуемое моряками на юге, здесь угрожает гибелью их товарищам.

Конец полярной ночи

Хотя солнце поднималось все выше, в окружающей нас темноте не было заметно сколько-нибудь значительных перемен. Причина была в том, что мы и в январе продолжали дрейфовать по направлению к северу и место нашей зимовки пришлось ближе к полюсу, чем всех предшествовавших экспедиций[64]. Другая причина была та, что очень редко стояли безоблачные дни. Даже полная луна, поднимавшаяся в полдень довольно высоко, давала очень тусклое освещение. В пасмурные дни полдень проходил незамеченным, как, например, 18 января.

Мы проникли уже миль на четыреста вглубь Ледовитого моря и в продолжение пяти месяцев были во власти ветра и течений. Признаков изменения нашего положения не было заметно. Но мы все-таки радовались первым свидетельствам возвращения света. В ясный день 10 января в полдень мы впервые определенно установили его появление. 19 января на южном горизонте уже за час до полудня загорелся яркий карминовый свет. В конце января утренняя заря стала заметна уже за несколько часов до полудня.

С появлением света мы ясно увидели разрушения вокруг нас. Повсюду были высокие горы ледяных обломков и глыб. Отойдя даже на близкое расстояние от судна, можно было увидеть только верхушки мачт, торчавших из-за ледяных валов. Сам корабль лежал на ледяном пузыре, приподнятый на семь футов выше уровня воды. Выброшенный из воды на лед, он производил жалкое впечатление. Ледяной пузырь образовался вследствие многократных разрывов и смерзаний одной глыбы; высоты своей он достиг в результате бокового сжатия и подползания под него других льдин. Все кругом изменилось до полной неузнаваемости.

Январь 1873 года оказался исключительно капризным. В течение первых двух недель температура неоднократно падала ниже −30°, а 8, 13 и 14 января замерзала ртуть. Замерзла можжевеловая водка, и