С другой стороны, Слоун сама не заикалась о браке. Не уверен даже, что она согласится… а вот если залетит, то никуда не денется. Хотя она пьет противозачаточные чаще, чем мне отсасывают. И каждый раз заставляет надевать презик.

Впрочем, с резинками тоже разобраться недолго.

Я ведь еще не пежил ее без защиты. Нет, она позволяла мне входить без резины, но ненадолго, и кончать я в нее не кончал.

Воображаю, как сую свой член в ее влажную, теплую киску, как сливаю в нее, и нас при этом ничего не разделяет. Ощущения чистые, не притупленные… Я со стоном дрочу еще яростней.

Ох бля, заебись. Смотрю на Слоун, представляю, как вставил ей… Черт, мне надо к ней прикоснуться. Придвигаюсь поближе и беру ее сосок в рот. Обычно стараюсь не будить Слоун, но ей не впервой проснуться, пока я дрочу на нее.

Языком ласкаю сосок, медленно лижу его по кругу. Слоун во сне потягивается и начинает постанывать. Мне нравится, что она еще не проснулась. Интересно, успеет она кончить, не открывая глаз?

Снова обхватываю сосок губами и нежно посасываю. Он моментально твердеет.

– М-м-м, – задыхаясь, сонно стонет Слоун. – Картер…

От неожиданности я даже сосок прикусываю.

Че, блядь, она сказала?

Вскочив, я смотрю на Слоун и выпускаю из руки член: он увял, стоило мне услышать это имя.

Какого хера?

Какого.

Хера?

В груди больно. Будто ударили. Кирпичом запустили. Придавили целым, мать его, домом.

Слоун, еще сонная, прикрывает сиськи футболкой.

Я спешу схватить ее за горло, не давая очухаться.

Слоун смотрит на меня, вытаращив от страха глаза. Правильно, страшно – вот так проснуться, а твой парень душит тебя. Но ее испуг – фигня по сравнению с моими чувствами.

– Ты с ним трахаешься?

Мне кое-как удается сказать это тихо, не выкрикнуть. Голос мой звучит ровно и холодно, но сам я едва сдерживаюсь. Хотя горло Слоун сжал не сильно.

Пока что.

Слоун может говорить, но молчит. Эта шлюха ебучая смотрит на меня так, будто ее спалили.

– Ты трахаешься с Картером? Он совал тебе?

Она тут же принимается мотать головой. Упершись ладонями в матрас, прижимается к спинке кровати.

– О чем ты вообще? Нет. Конечно нет. Боже мой, нет!

Смотрит на меня как на ебанутого. Очень убедительно.

Мать моя тоже врала убедительно. И куда это ее завело?

Я сжимаю ее горло сильнее. Лицо Слоун медленно наливается краской, она кривится, комкая в кулачках простыню. В глазах появляются слезы.

Хорошо, что отец научил не верить бабьим слезам.

Я придвигаюсь к ней вплотную, вглядываюсь в ее сраное лицо: в глаза, губы.

– Ты только что назвала его имя, Слоун. Я тебе сиськи обсасывал, ублажал тебя, а ты прошептала имя этого гондона. Сказала «Картер».

Слоун мотает головой. Мотает горячо, будто твердо уверена в своей правоте. Я чуть ослабляю хватку, чтобы она могла говорить, и она, резко втянув ртом воздух, выпаливает:

– Не звала я Картера, дебил конченый! Я просто не договорила, хотела сказать «как ты нежен». Я не спала, чувствовала, что ты меня целуешь.

Пристально смотрю на нее.

Обдумываю услышанное.

Жду, пока ее слова растворят боль в груди, чтобы стало легче дышать.

Медленно убираю руку от ее горла, глажу по шее.

Бля. Вот же я параноик.

С чего вообще взял, что в постели со мной она мечтает о другом парне? Она же не изменит мне. Не посмеет. У нее больше никого нет.

Надо убрать Слоун из этого дома. Подальше от моей толпы. Взять ее в жены. И завести малыша. Поселить в доме, где будем только мы с ней и никаких посторонних, чтобы я, сука, не ревновал попусту.

Слоун тем временем снимает футболку и, бросив ее на пол, толкает меня к изголовью кровати. Садится сверху.

У меня сразу встает.

Она прижимается ко мне грудью, отдается. Я беру в рот сосок и принимаюсь сосать, жестко. Чтобы сиськи потом еще целый день болели.

Слоун запускает руки мне в волосы, прижимает к себе и стонет. Называет мое имя. Она говорит: «Эйса».

Трижды.

Называет мое имя.

Просунув руки ей под ляжки, я приподнимаю ее и усаживаю себе на хуй. Полностью погружаюсь в нее. Так глубоко я еще не входил. Боже, да, заебись! Мне самому лучше, когда не злюсь на нее.

Злиться на нее мне не нравится.

– Ты моя, Слоун, – говорю, скользя губами по ее шее, к ее губам.

– Твоя, Эйса, – шепчет Слоун.

Запускаю язык ей в рот, и она стонет. Потом отстраняюсь и, правой рукой ухватив снова за горло, левой направляю движение бедер: вверх-вниз. Слоун чуть морщится, когда я сжимаю хватку на горле. А вдруг я и первый раз больно ей сделал? Отняв руку, вижу следы: даже синяки небольшие остались.

Твою мать. Я правда сделал ей больно. Больнее, чем собирался.

Приношу ей молчаливые извинения: нежно целую в шею. Потом заглядываю в глаза.

– Я хочу на тебе жениться, Слоун. Чтобы ты навсегда была моей.

Сперва она ничего не говорит, просто вдруг замирает, напрягшись всем телом.

– Что? – дрожащим голосом спрашивает она.

Бля, я что, предложение сделал? Офигеть!

Я широко улыбаюсь и глажу Слоун по спине, хватаю за зад.

– Выходи, говорю, за меня. Будь моей женой.

Приподнимаю ее, укладываю на спину и снова проникаю внутрь. Упиваюсь тем, что на мне нет резинки. Двигаюсь взад-вперед, наслаждаюсь новыми ощущениями, а она безмолвно взирает на меня снизу вверх.

– Пока будешь на учебе сегодня, куплю тебе колечко. Самое большое, какое найду. Ты, главное, соглашайся.

У нее из глаза скатывается слезинка, и тут я понимаю, что она в натуре меня любит. Расплакалась от одной мысли провести со мной жизнь.

Между толчками, глядя ей в полные слез глаза, говорю:

– Я люблю тебя, Слоун. Охуенно люблю. Соглашайся.

Вот-вот кончу. Кончу в нее. Испытаю с ней то, чего мы вместе еще не испытывали. Я целую Слоун в висок и со стоном говорю на ухо:

– Соглашайся, малыш.

И наконец она тихонечко произносит: «Я согласна».

Меня от этого распирает такое счастье, что еще один толчок, и я кончаю. Внутрь своей невесты.

Она шумно вдыхает, и все, больше ни звука. Проходят мгновения, я все еще лежу на ней, подрагивая, а Слоун так и молчит. Походу, сильно я ее потряс. Она не ждала от меня предложения, особенно посреди ночи. Или утра? Хер проссышь, который час на дворе.

Я целую Слоун и