поясницу и скривилась. Я спросила, все ли хорошо, и предложила: давай вместе сходим, мне бы надо кофе. Не так уж сложно было, продолжала она, пока мы спускались вниз, даже со всем этим балаганом на галерее. Тут всегда что-то такое творится. В вестибюле толпились группы школьников и посетителей, пока мы проталкивались сквозь них, я сообщила Амине, что встречалась с новым адвокатом. Она повернулась ко мне, озадаченная. Где встречалась? Здесь? Мы заняли очередь в буфете, и я сказала: нет. На вечеринке, случайно. А, ну да, ответила она. Правда, по виду не скажешь, что вы из одной тусовки. Я спросила: и как, с этим будут проблемы? Амина помолчала и сказала: да нет, вряд ли. Но ты поосторожнее. Говорят, в своем деле он просто огонь. Тут подошла наша очередь, и она сказала: я вон то буду. А ты?

9

Спустя несколько дней меня пригласили на встречу со стороной защиты. Была пятница, один из тех дней, когда Суд не заседал. Я сидела в офисе с Аминой, и тут влетела помощница Беттины с чрезвычайно озабоченным лицом, я поинтересовалась, не стряслось ли чего. Да нет, ничего особенного, ответила она, не беспокойтесь. Просто защите нужен переводчик, и они запросили именно вас. Я опешила. Как это, спросила я, почему именно меня? Помощница покачала головой: ничего не знаю, Беттина велела передать запрос, и все. И когда? — спросила я. Прямо сейчас, сказала она, вам надо ехать немедленно.

Я собралась, надела пальто. Прошла неделя с тех пор, как улетел Адриан, целую неделю я жила в квартире одна. Каждый вечер я возвращалась в его дом, поднималась на третий этаж, просовывала в скважину ключ, отпирала дверь. И каждый раз, когда я входила и вешала пальто, я испытывала толчок радости, такой ощутимый, что мне делалось страшновато. К себе в квартиру я съездила только раз — привезла к Адриану сумку с одеждой. Я смутно догадывалась, что могу здесь быть счастлива, несмотря на разные нюансы вроде фотографии Габи, все так же стоявшей на полке.

А сам Адриан на следующий день после отъезда отправил мне эсэмэску с вопросом: ты там, в квартире? Все хорошо? Я ответила, что да, я тут и всем довольна. Он мне написал, что это его радует и что в Лиссабоне жарко. Я представила Адриана: вот он сидит в уличном кафе с детьми, с Габи, и телефон у него вибрирует — пришла моя эсэмэска, и он незаметно ее читает. Габи лениво поворачивается и интересуется: кто там? Почему-то от таких мыслей мне стало стыдно. Но я по-прежнему ждала его сообщений, эсэмэсок и писем, где он описывал какое-то событие или говорил что-нибудь насчет теплоты своих чувств. Адриановы короткие послания привязывали меня к его квартире, хотя, если честно, я никак не могла взять в толк: почему он не возьмет телефон и не наберет меня?

И по поводу возвращения — ни словечка. «Это всего на неделю, ну или чуть подольше». Неделя уже прошла. Я вышла из Суда, под дождем прошагала к ближайшей остановке и на автобусе доехала до следственного изолятора, там я сдала сумку охраннику, и меня повели в помещение для переговоров. Вслед за своей сопровождающей я поднялась на один лестничный марш, потом прошла по коридору, она остановилась у железной двери и кивнула охраннику, сидевшему там на посту. Он встал и постучал. Войдите, почти сразу откликнулись изнутри, охранник открыл дверь и жестом пригласил меня в переговорную.

Там я застала сцену, достойную ренессансного полотна. Несколько мужчин сидели за столом, заваленным бумагами, сбоку стоял бывший президент. Когда я возникла в дверном проеме, он прицельно уставился на меня. По-моему, все адвокаты были в сборе или, по крайней мере, почти все, включая Кееса, который скользнул по мне глазами, когда я вошла, но на его лице ничего не отразилось, ни тени узнавания. В углу торчала камера наблюдения, блестящее око фиксировало все. Дверь позади меня захлопнулась.

Последовала долгая пауза, и я успела засомневаться, не по ошибке ли меня пригласили: совершенно очевидно, что в этой комнате я никому особенно не нужна, обсуждение уже в разгаре, совещание идет полным ходом, — но тут бывший президент заговорил. Спасибо, что приехали, сказал он мне по-французски. Я заметила, что один из сидевших мужчин поднял взгляд на Кееса, который стоял на другом конце комнаты, напротив президента. Кто-то из адвокатов, кашлянув, предложил мне присаживаться. Он налил мне стакан воды, и, потянувшись за ним, я вдруг поняла, что краснею. Я отпила глоток. Поставила стакан и заметила, что Кеес смотрит на меня. Выражение его лица оставалось нейтральным, и я быстро отвернулась.

Бывший президент медленно приблизился и сел рядом со мной. Он был в рубашке-поло, темно-бордовый свитер накинул на плечи, повязав рукава вокруг шеи, точно он в загородном клубе. Заговорщически наклонившись ко мне, бывший президент кивнул на Кееса: его французский — сущий кошмар, куда хуже, чем ему кажется. Я не ответила. Он прочистил горло и сказал уже громко, обращаясь ко всем: продолжаем. Заговорил один из адвокатов. Дикция у его была превосходная, и говорил он не слишком быстро, в этом смысле переводить было несложно. «Важно иметь в виду, что наш процесс длится месяцы, годы. В таком деле, как наше, сам нарратив процесса особенный. И суть не в том, чтобы просто рассказать убедительную историю». Я сидела рядом с бывшим президентом, проговаривала фразы ему в ухо, иногда брала ручку и планшет с бумагой. Президент откинулся на спинку стула и не сводил глаз с того адвоката, чьи слова я переводила.

«Помните, что судьи прекрасно понимают, как с течением времени варьируется история, — слушают то одну сторону, то другую, показания меняются, и память ненадежна. В памяти не удержать все перипетии процесса. Преимущество, весьма вероятно, окажется у той стороны, которая сумеет ускориться на финишной прямой». Адвокат сделал паузу. «В результате приходится прибегать к мерам предосторожности, которые одновременно представляют для нас угрозу — и открывают возможность. В конце каждого дня мы имеем протокол. Протоколы подшиваются один к другому, все вместе они чрезвычайно важны для процесса».

Он обвел взглядом комнату. «Наше естественное стремление — создавать убедительный нарратив на протяжении дней, недель, месяцев, пока слушается дело, однако нам не следует забывать, что, если мы рассчитываем на победу, нам нужно неустанно следить за тем, что происходит здесь и сейчас. Нам нужны и стратегия, и тактика. Коль скоро для нас принципиально, — тут