вокруг обвиняемого в судебном зале. Было бы мудро со стороны Кееса сохранять бдительность, из короткого диалога между двумя мужчинами явно следовало: бывшим президентом двигало неукротимое своенравие, оно питало его способность доминировать и смирять. Бывший президент поправил галстук с высокопарным и раздраженным видом. Кеес вернулся за свой стол, спустя мгновение главные двери распахнулись и вошли судьи.

«Встать, суд идет! Заседание Первой палаты прошу считать открытым». Кеес тоже поднялся вместе со всеми, вскинул подбородок, прищурился и как будто выпятил грудь под мантией. Рядом со мной Амина приступила к переводу — руки лежали на столе перед ней, ручка сновала между пальцами. Амина была очень спокойной, почти безмятежной. «Можно сесть». Амина аккуратно сняла ниточку с рукава блузки и перевела слова председателя суда: «Сейчас я предоставляю слово свидетелю».

Дородный мужчина средних лет вошел в зал и направился к трибуне для свидетелей. Он осторожно опустился на стул; лицо вороватое и стыдливое. «Прошу вас встать. Пожалуйста. Да, встаньте, пожалуйста, и сообщите вашу дату рождения и род занятий». Мужчина кое-как поднялся на ноги. Бывший президент опять поправил галстук — это у него, скорее всего, нервное, а вовсе не для устрашения, мне показалось, в его глазах мелькнуло мрачное предчувствие. Или предвкушение. «Благодарю вас. Садитесь, пожалуйста. Да, спасибо. Продолжайте». Амина умолкла. Свидетель наклонился к микрофону и посмотрел на судью.

«Добрый день, мадам». Амина говорила медленно, хорошо артикулируя каждую гласную. Я видела, что она внимательно слушает свидетеля, подстраивается под речевые конструкции. «Благодарю вас за то, что предоставили мне слово. Я отвечу на ваши вопросы со всем старанием, мне хотелось бы оказаться полезным». Амина ускорилась, сейчас она говорила быстро, время от времени переводя дыхание. «Перед тем как мы перейдем к вопросам от обвинения, могу я сказать несколько слов от себя?» Амина наморщила лоб. Председатель напротив нас устало кивнула. «Нет нужды играть весь этот спектакль. Прошло по-чти пять лет с тех пор, как мой коллега и друг был увезен из страны и доставлен сюда на основании абсолютно ложных обвинений. Эти игры в прятки бросают тень на репутацию Суда. У нас это дело называют не иначе как политическим киднеппингом». Он покачал головой. «У нас говорят: почему они не арестуют нынешнего, незаконного президента?»

Зрители на галерее разразились восторженными криками — даже через стекло кабинки их было слышно. Женщина вскинула вверх кулак и хлопнула в ладоши, и вся галерея мигом подхватила ее жест. Внимание прессы переключилось на сторонников бывшего президента — из такой сцены выйдет отличная сенсация. Охранники, стоявшие в проходах, казалось, не в силах были утихомирить шум и гам. А внизу бывший президент, с улыбкой воздев руку, приветствовал свою публику.

«Тише. Прошу вас, тише».

Председатель покачала головой.

«Прошу вас контролировать ваших сторонников».

Бывший президент не сводил пристального взгляда с галереи. С того момента, как он вошел в зал суда, его лицо впервые сделалось открытым, почти беззащитным — ни единого намека на торжество, на ухищрения, на какую-то стратегию. Он явно расчувствовался по поводу долгоиграющей популярности. «Я вынуждена настаивать: успокойте своих сторонников, иначе их удалят из зала суда». Медленно, неохотно бывший президент поднял обе руки в сторону галереи: мол, хватит-хватит, садитесь. Они моментально угомонились, послушно уселись на места и вперились в своего президента. Он кивнул, больше себе, чем им.

Председатель сурово сверкнула на него стеклами очков. «Позвольте напомнить вам, что существуют определенные правила поведения для посетителей Суда. Несоблюдение этих правил ведет к немедленному удалению нарушителей из зала с последующим запретом посещать заседания». Бывший президент таращился на председателя не мигая. Выдержав паузу, она продолжила, на сей раз обратившись к свидетелю: «Что касается вас, сэр. Прошу вас ограничиться ответами на вопросы обвинения. Мы выбиваемся из графика». Свидетель кивнул, обвинение начало задавать вопросы, и энергия словно утекла из зала суда.

В следующие полтора часа обвинение допрашивало свидетеля о разных вещах, одновременно и заковыристых, и формальных до крайности, в итоге и свидетель, и обвинение, похоже, пришли в состояние раздражения и измотанности. Несколько раз вмешивались судьи, в основном призывая свидетеля и обвинение не отвлекаться от сути в вопросах и ответах, председатель не просто так говорила об отставании от графика. Во второй части заседания начала переводить я. Нервничала сильнее обычного, не столько потому, что это очень важный процесс и ошибка в переводе может иметь далеко идущие последствия, сколько потому, что я боялась: а вдруг Кеес узнает мой голос? Впрочем, как он узнает, мы с ним видели друг друга всего ничего, успокаивала я себя, и едва словом перемолвились.

И тем не менее, когда я подалась вперед и заговорила в микрофон, голос у меня заметно задрожал, некоторые судьи даже удивленно вскинули головы. Рядом напряглась Амина. Но я довольно быстро совладала с собой — ко всеобщему облегчению, к Амининому — точно, она дотянулась до меня и дружески сжала мою руку. Кеес на звук моего голоса никак не отреагировал, даже на его дрожание. Тем не менее я выдохнула, когда заседание закончилось и председатель встала.

Почти сразу по залу растеклось движение. Внимание, до последнего момента сосредоточенное на свидетеле и стороне обвинения, распылилось на атомы, рассыпалось по всему помещению. На присутствие троих судей уже не особо обращали внимание: кто-то, нагнувшись, сгребал со стола бумаги, кто-то беседовал, склонившись друг к другу. Бывший президент по-прежнему стоял с краю, рядом с охранником, он как будто ждал, что кто-нибудь подойдет к нему, поговорит с ним. Я разыскала глазами Кееса, но тот, к моему удивлению, вместе с коллегами решительно шагал к выходу.

Я снова перевела взгляд на бывшего президента. Он с совершенно потерянным видом следил, как его адвокат исчезает в дверях. Потом он обратился к галерее для зрителей — она стремительно пустела. Лицо у бывшего президента окаменело. Охранник наклонился к обвиняемому, и тот кивнул. Его плечи поникли, он вдруг показался мне постаревшим, и я внезапно осознала, до чего тяжело ему все далось: это появление перед Судом, эти расправленные плечи, этот президентский вид, это торжественное предъявление харизмы, которая вроде бы все еще при нем, а ведь, вопреки распространенному мнению, с харизмой не рождаются, ее нужно постоянно подпитывать. Спектакль, разыгранный бывшим президентом, — а иначе как спектаклем это не назовешь — опустошил его, и теперь он плелся к выходу с низко опущенной головой.

Амина обернулась ко мне. Ты молодец, сказала она. И тепло мне улыбнулась. Я в буфет, хочу чаю выпить. Вставая на ноги, она схватилась за