повысил голос, но и брат, и заклинательница резко замолчали. – Никого нельзя осуждать, не поставив себя на его место. У дагэ были причины не говорить нам всей правды, возможно, от его слов зависело не только его благополучие. У тебя, эргэ, есть право злиться, но гнев делу не поможет. Уверен, у вас, дева Цю, тоже есть повод кое-что скрывать, но, прошу вас, – подойдя к ней, он опустился на колени и заглянул в лихорадочно блестящие глаза, – скажите, что повод достоин этого.

Она какое-то время смотрела на него: пристально, изучающе, – даже приподняла руку, будто хотела прикоснуться к щеке молодого даоса, но отдернула, зарывая в полы ханьфу.

– Достоин, – ее голос не дрожал. – Это не моя тайна, но моя клятва хранить ее. Моя госпожа и шисюн собирались пожениться, они любили друг друга. Я бы не стала лгать о таком и играть чувствами – ни моей госпожи, ни вашей семьи.

– Благодарю, дева Цю. Сейчас время позднее, вам стоит отдохнуть, ваше состояние пока внушает опасения. Здесь вам ничто не грозит, можете остаться в этой комнате. Завтра мы обсудим все спокойно, на свежую голову. Идем, эргэ, – он потянул за рукав все еще молчащего Сяньцзаня, – оставим нашу гостью.

Проводив брата в его комнату и проследив, чтобы тот лег в постель, Ючжэнь ушел к себе, но уснуть, как ни старался, не мог. Из головы не шли слова Цю Сюхуа о загадочной госпоже – невесте старшего брата, о не менее загадочном Снежном Беркуте, который, по словам гостьи, и убил Шоуцзю. «Вряд ли это его настоящее имя, больше похоже на хао[109], – размышлял Ючжэнь. – Снежным Беркутом просто так не назовут, да и водятся эти птицы в горах далеко на западе. Но на западе безлюдные земли, после Сошествия гор там не рискуют селиться, откуда же взялось такое прозвание?»

Промучившись с ши или около того, Ючжэнь, видимо, все же задремал, потому что вздрогнул и подскочил от звука, с которым металл ударяется о камень. Накинув верхнее одеяние, он прокрался к двери во двор и осторожно выглянул. Убывающая луна почти не давала света, но белые мощеные дорожки выделялись в темноте, и по той, что вела к внешним воротам, кто-то медленно шел. По длинным волосам и силуэту меча у пояса Ючжэнь узнал Цю Сюхуа. «Вот ведь упрямая девчонка! – невольно восхитился он. – Искажение ци заработать хочет? Куда же она собралась?» И тут же возникла еще одна мысль: раз она уходит сейчас, значит, не хочет или не может говорить с братьями утром. Значит, они не узнают больше о жизни старшего, которую тот так тщательно скрывал от них. Не знали толком о жизни и теперь не узнают и о смерти, ведь этой заклинательнице явно известно больше, чем сможет выяснить тот же Иши. Неужели все, что останется в память о Шоуцзю, – это нераскрытые тайны и страдание в глазах Сяньцзаня?

Справедливо рассудив, что в таком состоянии на меч девушка вряд ли встанет, Ючжэнь проследил за ней до самой улицы и, убедившись, что Цю Сюхуа направилась к западным воротам города, бегом вернулся к себе. «Прости, эргэ, но у меня нет выбора», – думал он, пока быстро и тщательно собирал котомку. Подаренная братом одежда и новая сорочка заняли свое место рядом со стопкой талисманов и свитками с молитвами; заколов волосы гуанем и заткнув за пояс фучэнь, Ючжэнь заправил постель, прокрался на кухню за лепешками и фруктами, наполнил водой тыкву-горлянку и уже на пороге замер, услышав за спиной:

– Ты все-таки уходишь?

Ючжэнь медленно обернулся. Сяньцзань в накинутом на плечи светлом ханьфу смотрел на него встревоженно и грустно.

– Прости, эргэ. Я должен узнать правду. – Ючжэнь подошел ближе и положил руку брату на плечо. – Цю Сюхуа ушла не более кэ назад, она явно не хочет говорить с нами. Если мы упустим ее сейчас, тайна смерти дагэ рискует остаться нераскрытой. Ты можешь приказать мне остаться, у тебя есть на это право как у старшего, ты заменил мне отца, и я послушаюсь тебя… Но прошу, не удерживай меня.

– Сяоди… – Сяньцзань внезапно обнял его, и Ючжэнь ощутил под щекой прерывистое биение его сердца, – как я смею держать тебя? Я не знаю, что ждет нас впереди: персиковый сад или гора клинков с морем огня[110], – и не хочу этого знать, чтобы не изводиться от тревоги… Но я прошу, нет, умоляю тебя, А-Чжэнь: берегись дурных людей, берегись черных мыслей и злых речей! Я не могу молиться богам, никто из них так и не ответил мне за все эти годы, так пусть меня утешит хотя бы знание того, что ты будешь осторожен!

Отрывистые слова брата словно рвали что-то в душе Ючжэня, и слезы подступили к глазам – едва ли не впервые со смерти матери.

– Эргэ, клянусь, клянусь тебе, что приложу все усилия, что вернусь! Только не грусти, не надо. – И сам обнял, прижался крепче, как в детстве, когда родные объятия защищали и охраняли от плохих снов и всех тревог.

– Не клянись, А-Чжэнь, просто береги себя. – Сяньцзань отстранился, взял руки брата в свои и вдруг опустился на колени. – Благослови меня, даочжан, за всех богов, что не отвечают на молитвы.

– Благословляю. – Все силы Ючжэня уходили на то, чтобы сдержать дрожь в голосе. Он сглотнул и повторил громче: – Благословляю тебя, Си Сяньцзань. Небесное дао всегда на стороне добрых[111], просто будь верен себе. Да пребудет с тобой благодать трех путей!

Бережно подняв брата на ноги, он низко поклонился, сложив руки как подобает, быстро пересек двор и вышел за ворота. Притворив их за собой, постоял, бездумно гладя пальцами отполированное дерево, и устремился по улице в ту сторону, куда незадолго до этого ушла Цю Сюхуа.

Несмотря на очевидную усталость, Цю Сюхуа не останавливалась до тех пор, пока не покинула город и не углубилась по нахоженной дороге в лес. Ючжэнь следовал за ней в некотором отдалении, сначала прячась в тени домов, потом – деревьев, но заклинательница не ожидала погони и не оборачивалась. Ближе к утру, когда небо слегка порозовело, Цю Сюхуа все же свернула с дороги на небольшую полянку, расстелила плащ у корней старой сосны и со вздохом облегчения, перешедшим в стон, почти упала на него. Ючжэнь устроился в нескольких чжанах, за поваленным стволом, обдумывая, когда лучше обнаружить свое присутствие и как убедить Цю Сюхуа в необходимости взять его с собой. Он глубоко ушел в свои мысли и вздрогнул, когда горла коснулся обнаженный меч. Заклинательница стояла над ним, сурово сдвинув брови.

– Зачем ты шел за мной? – спросила она прямо.

– Поговорить. – Ючжэнь миролюбиво поднял ладони, аккуратно отводя меч. – Я уважаю твои тайны, дева Цю, но мне кажется, мы не все обсудили, ведь ты ушла так поспешно.

– Я сказала все, что должна была. – Она позволила отвести меч, но в ножны убирать не спешила. – Что тебе нужно? На шпиона ты не похож. Или в монастырях уже и этому учат?

Опершись о поваленное дерево, Ючжэнь легко поднялся. Стоя они оказались почти одного роста; Цю Сюхуа не опускала глаз, в которых под дымкой усталости и болезни все еще сверкало пламя, так поразившее молодого даоса при первой встрече.

– В монастырях учат оказывать помощь тем, кто в ней нуждается, – словом ли, делом ли. Моему самому старшему брату уже не поможешь, он ушел в круг перерождений, да будут милосердны к нему Дракон и Феникс; но второму брату помощь нужна, иначе рана в его сердце никогда не заживет. А заживить ее способна только правда. Прости меня за эти слова, дева Цю, но, думается, помощь не помешала бы и тебе.

– Я и сама справлюсь! – Она гордо вскинула подбородок.

– Я в этом не сомневаюсь, – мягко заметил Ючжэнь, словно обращался к непослушному ребенку. – Но вместе нам под силу больше, чем в одиночку. Я не прошу сразу довериться мне, незнакомцу, я прошу лишь поверить в то, что мне, как и тебе, небезразлична справедливость. Ну и к тому же, – он улыбнулся, и девушка нахмурилась еще сильнее, – я могу помочь сократить твой путь. Лететь на мече тебе пока нельзя, так что остается найти лошадей. Я знаю эти края, здесь неподалеку как раз деревня, жители