или неассимилируемые элементы населения, что представляло собой форму спонсируемой государством гражданской войны с репрессиями, предвосхищающими сопротивление.

Сопротивление крестьян-христиан под османским владычеством усиливалось на протяжении всего XVIII века в основном в результате экономической эксплуатации со стороны местных мусульманских элит (айанов) и снижения авторитета центрального правительства. В пограничных районах Цин смешанные эколого-номические и религиозные противоречия спровоцировали мусульманские восстания в Ганьсу на северо-западе и уйгуро-монголо-ханьские восстания в Западном Туркестане (Синьцзян). Однако следует проявлять осторожность, приравнивая эти восстания к современным этническим и национальным типам.

В Иране племенные восстания не были связаны с пограничными территориями. Однако с незапамятных времен они процветали в курдских районах и особенно в Азербайджане, который приобрел в истории Ирана дурную славу мятежной провинции, подобно Синьцзяну в Китае.

 

При других обстоятельствах эти две провинции стали бы центрами восстаний во время и после Второй мировой войны, что привело бы к советскому вмешательству и напряженности в отношениях с правительствами Ирана, националистов и коммунистов в Китае, а также США и Великобритании.

В XIX веке рост националистических настроений среди населения приграничных районов постепенно изменил характер бандитизма и крестьянских войн.191 Если в XVII и XVIII веках жакерии возникали в основном из-за экономического недовольства, то в XIX и начале XX века они все чаще приобретали черты национально-алистических восстаний. Давние экономические, этнические и религиозные недовольства в сельской местности были перенаправлены формирующейся гражданской и военной интеллигенцией, иногда поддерживались духовными лицами и сливались с забастовочными движениями рабочих и студенческими протестами, которые также содержали национальные и классовые компоненты. Время возникновения, социальный состав и лидерство крестьянских национально-освободительных движений сильно различались в приграничных районах мультикультурных империй, что отражалось на местных геокультурных условиях. Наиболее яркий всплеск произошел на Западных Балканах. К началу двадцатого века нарастание крестьянских волнений в сочетании с городскими выступлениями создало крайне напряженную социальную обстановку в Российской империи, кульминацией которой стала революция 1905 г., когда в пограничных районах империи развернулись самые ожесточенные бои. Восстания, ослабившие, а затем свергнувшие династию Каджаров, зародились в Иранском Азербайджане. В империи Цин великие восстания девятьсот шестнадцатого века не были типичными крестьянскими восстаниями. Они происходили в основном в приграничных районах, либо на внешних периметрах, как в Синьцзяне, "самой мятежной" из провинций, либо в пограничных районах между провинциями, где были сильны этнические и религиозные меньшинства. Постоянная угроза на северной границе привела к "милитаризации" китайского общества, то есть к формированию групп самообороны, что создавало большой резерв для восстания.

Восстания преследовали мультикультурные государства, вызывая призрак иностранной интервенции. Они были постоянным напоминанием о хрупкости имперской власти над пограничными территориями. Россия была особенно уязвима перед двойной угрозой восстания и иностранной интервенции, начиная со Смутного времени (1603-1613). В XVIII веке центральное правительство опасалось, что башкирские восстания могут вызвать османскую интервенцию, а в XIX веке - что два польских восстания могут повлечь за собой европейскую интервенцию. Этот кошмар стал реальностью в период Гражданской войны и интервенции в России, создав психологию страха и подозрительности к внутренним врагам, которая охватила советских политиков во время и после Второй мировой войны.

Османская империя столкнулась с не менее угрожающей ситуацией в своих пограничных районах, где русские неоднократно пытались вмешаться, требуя реформ, которые бы отстаивали интересы христианского населения. Время от времени султаны пытались изменить тактику, подстрекая мусульманские племена на Кавказе, но более осторожно и с гораздо меньшим успехом. Русские также использовали восстания мусульман против Цинов в Западном Туркестане в XIX веке. В XVI и XVII веках османы поддерживали венгерских повстанцев против Габсбургов в их борьбе за контроль над придунайскими пограничными территориями. Связь между восстаниями и иностранным вмешательством многократно усилилась во время двух мировых войн в двадцатом веке и сыграла важную роль в наступлении холодной войны.

С опасностью того, что восстания могут спровоцировать иностранную интервенцию или что иностранные войны могут разжечь внутренние восстания, был тесно связан кошмар расчленения. Правители и правящие элиты часто опасались, что поражение во внешней войне, связанное с внутренним восстанием, может распространиться из одного региона на всю периферию, создавая условия для многочисленных войн за престолонаследие или национальное освобождение. В острой форме с такой перспективой столкнулись Габсбурги в 1848 году, русские в 1855 и 1918 годах, османы в 1878 году, иранцы в 1908 году и китайцы в 1911 году.

 

В процессе государственного строительства мультикультурные империи-завоеватели Евразии были втянуты в борьбу за пограничные территории на всем протяжении огромного континуума спорных границ, простирающегося от Балтики до Японского моря. В этом пространстве массовые перемещения населения и переменчивые судьбы войн породили череду нестабильных зон осколков, калейдоскопов народов разных этнолингвистических и религиозных групп. По мере усиления борьбы эти проблемные зоны приобретали все большее значение для внешней безопасности и внутренней стабильности императорской власти. Предвосхищая дальнейшее повествование, можно сказать, что они стали местами малых и больших войн, а также многих крупных восстаний в Евразии с XVI века до Первой мировой войны. Послевоенное восстановление не устранило их с территорий государств-преемников: правительств Польши, Венгрии, Чехословакии, Югославии, Болгарии, Греции, Турции, Ирана и Китая. Чтобы понять, как борьба за территории и народы пограничья влияла на внутренние и внешние дела имперских мультикультурных государств и, как следствие и продолжение, их преемников XX века, необходимо обратиться к особенностям непрерывного процесса государственного строительства в Евразии, развернувшегося в XVI-XVII веках и не завершившегося к моменту распада империи. В следующих двух главах будут рассмотрены попытки правящих элит изобрести имперскую идеологию или политическую теологию, которая могла бы стать легитимирующей силой для объединения разрозненных культурных традиций и социальных групп, а также создать институциональные рамки для осуществления политического и военного контроля над пограничными территориями.

2. Имперские идеологии: культурные практики

 

В борьбе за гегемонию над евразийскими пограничными территориями правители и правящие элиты многонациональных государств - империй Габсбургов, Османов, Романовых, Сефевидов-Каджаров и Цин - стремились создать всеобъемлющую идеологию и набор культурных практик, призванных объединить народы с разными этническими, религиозными и региональными лояльностями. В двадцатом веке поиск принципа власти стал таким же настойчивым стимулом для фашистских коммунистов многонациональных государств, как и для династов имперского периода. В обоих случаях легитимность было нелегко установить в бурном процессе государственного строительства, сопровождавшемся быстрым расширением или сужением границ, включением и потерей большого количества населения в приграничных районах.

В имперский период четырьмя идеологическими основами императорского правления были: (1) боговдохновенная династическая преемственность, хотя и непоследовательно соблюдаемая; (2) миф об основании, основанный отчасти на древних хрониках и эпической поэзии, а отчасти на изобретениях интеллектуалов на службе государства; (3) набор