дистанции, отделяющей периферию от ядра в отношении языка, этнической принадлежности, религии и социальной организации; характера внешнего давления или вмешательства иностранных держав; влияния диаспор завоеванных народов; уровня коллективного сознания, обусловленного предшествующими государственными традициями; и, наконец, культурной политики правящих элит.

 

Аккомодация включала в себя множество видов поведения - от пассивного принятия внешней власти до активного политического сотрудничества и полного отождествления с гегемонистской властью имперского центра. Аккомодация - сложное явление не только из-за разнообразия ее форм. Как отмечают многие теоретики, при определенных обстоятельствах аккомодация может быть скорее кажущейся, чем реальной, скорее подрывной, чем поддерживающей властные структуры. В исламе это выражается техническим термином taq¯ıyya или религиозная диссимуляция. Приспособление может быть как добровольным, так и принудительным. Жидкая природа этого понятия предостерегает от жестких категорий. В эвристических целях примерная иерархия верований и практик начинается с простого соблюдения законов, правил и обязательств имперского правления, вплоть до выполнения специальных функций в торговле, местном управлении и обороне границ, сохраняя при этом самобытную культурную идентичность. Аккультурация означала бы принятие внешних культурных норм поддерживаемой государством культуры, говорение на ее языке (по крайней мере, на публике), обращение в государственную религию или принятие государственной идеологии (даже при равнодушном отношении к ней), а также следование социальным обычаям. Этот последний шаг на пути к ассимиляции подразумевал принятие всех аспектов доминирующей культуры или слияние с ней. Полное изменение идентичности редко происходило в приграничных районах из-за этнотерриториальной структуры расселения и, особенно в двадцатом веке, из-за сохранения первобытных теорий классификации по расовому или классовому признаку. Ассимиляция требовала восприимчивой среды как со стороны правящей элиты, так и со стороны социальных групп.165 Общей для всех была базовая лояльность, искренняя или оппортунистическая, к доминирующему политическому порядку. Более того, аккомодация любого типа требовала попустительства со стороны правящей власти и подданных. Государство должно было предоставлять возможности и вознаграждения для тех, кто стремится приспособиться, и субъект должен был выполнять свои обязанности последовательно, без рецидивов и откатов.

В условиях имперского правления наиболее распространенной и взаимовыгодной формой приспособления была социальная кооптация элит путем выдачи дворянских патентов или признания прежних титулов и званий как средства устранения потенциальных лидеров сопротивления. Габсбурги выдавали дворянские патенты венграм, полякам, хорватам и другим. Русские были особенно активны в открытии имперской знати для таких групп, как балтийские бароны, украинская старшина, мусульманские мур-за, польские шляхтичи, грузинские князья и некоторые племенные вожди из Транскаспии. Османы укрепляли авторитет религиозных лидеров христианских и еврейских общин; они даровали титулы обращенным в ислам христианам, которые поступали к ним на службу и часто поднимались до высших военных и административных должностей в империи. Маньчжурская правящая элита стремилась сохранить определенную культурную дистанцию от своих китайских и монгольских подданных, но в то же время она сохранила конфуцианские традиции и систему экзаменов, которые открывали путь, пусть и узкий, к вхождению в правящую элиту. Иранцы облагораживали племенных вождей, особенно среди тюркских народов северного пограничья.

Завоеванные элиты имперских пограничных территорий были мотивированы не только обещанием привилегий и карьерного роста, но и верой в то, что альтернативой работе в рамках системы будет слабое государство, которое легко может попасть под власть другого, возможно более сурового, хозяина. Это может помочь объяснить, почему накануне Первой мировой войны большинство представителей местной элиты в приграничных районах мультикультурных империй не проявляли активных настроений в пользу полной независимости.

Вторым привлекательным фактором для коллаборационистов была служба в военной или гражданской бюрократии. Например, как в Габсбургской, так и в Российской империи пограничники, такие как хорваты и казаки, были одними из самых надежных войск в имперских армиях. В Иране это были грузинские армии рабов, а в Китае - маньчжурские и монгольские знаменосцы, которые относились к элитным формированиям. Янычары в Османской империи были уникальным случаем вербовки и обращения в христианство детей с периферии, хотя Порта также использовала курдские вспомогательные войска. Османы широко использовали новообращенных христиан, особенно армяне и греки играли важную роль в качестве администраторов и реформаторов, а албанцы - в качестве военачальников и солдат. Представители пограничных районов часто служили в бюрократических органах. В России до 1863 года было много поляков и всегда небольшое, но заметное представительство из числа балтийских немцев, грузин и армян. Племенные элементы, такие как башкиры, составляли части императорской кавалерии. В первые годы династия Цин активно привлекала на службу монголов. В Иране в центральной бюрократии по-прежнему доминировали персы, но провинциальные органы власти в значительной степени находились в руках местных племенных элит.

Попытки кооптации элит не всегда приводили к победе над намеченными целями. Препятствия возникали в культурах, находящихся на противоположных концах спектра социальной сплоченности и политического сознания. С одной стороны, в Российской империи польская шляхта культивировала чувство превосходства по отношению к своим завоевателям и сохраняла коллективную память о славной государственной традиции, существовавшей до завоевания, которая питала дух независимости, периодически выражавшийся в открытом восстании.167 С другой стороны, среди кавказских мунитов процесс кооптации потерпел крах в условиях социальной и политической фрагментации, которая препятствовала проведению единой политики. Одним из наиболее амбициозных и до недавнего времени игнорируемых аспектов всех российских политик, направленных на ассимиляцию инородцев восточного пограничья, было введение понятия гражданства (граж-данской принадлежности) как средства преобразования местных, привычных социальных и правовых норм. Но и в этом случае российские бюрократы обнаружили, что "вместо этого им приходится делить власть с сетями туземных вождей и сталкиваться с повсеместным сопротивлением".

Иная проблема возникала, когда новые туземные элиты стремились примириться с имперским правлением, но только на своих условиях. Такими были движения джадидов в мусульманских приграничных районах Российской империи. Одна из их главных целей "заключалась в попытке преодолеть раскол между русской и туземной общественностью путем вхождения мусульман в российскую империю.

 

Для экономической элиты приграничных районов проживание часто сулило ощутимые материальные выгоды. К ним относились особые привилегии, особенно в развитии коммерческих связей с иностранцами. Например, в Российской империи местные администраторы в приграничных районах считали коренных купцов более предприимчивыми и успешными, чем русские, и активно продвигали их интересы, особенно в Санкт-Петербурге и таких портах, как Рига и Одесса. В Османской империи немусульманские купцы воспользовались политикой уступок иностранным торговцам, чтобы стать посредниками в экспортной торговле, а затем вытеснить своих прежних иностранных покровителей. К концу XIX века евреи, армяне и греки на периферии доминировали в торговле с Европой. В цинском Китае правительство предоставило широкие привилегии монгольским торговцам на северной границе и мусульманам на западе. Итальянцы также разрешили китайским торговцам сотрудничать за пределами ранее закрытой границы Маньчжурии.