Шрифт:
Закладка:
Русский театр при императрице Екатерине открылся представлением при дворе оперы «Олимпиада», музыка сочинения Манфредини, декорации Градиция, балеты венского балетмейстера Гильфердинга. И затем на третий год ее царствования состоялось открытие в Петербурге и частного народного театра под открытым небом, за Малой Морскою, на пустыре, называвшемся Брумберговой площадью. Первое такое представление было дано во второй день Пасхи, 4 апреля 1765 года, в день смерти Ломоносова. Представления в этом театре начинались в четыре часа дня; играли в них охотники, преимущественно мастеровые, в переводных комедиях Мольера, Гольдберга и некоторых оригинальных.
Из «С.-Петербургского вестника»[391] видно, что по возвращении двора в Петербург, после коронования, во дворце играли придворные дамы и кавалеры «Семиру», трагедию Сумарокова, после чего следовал балет «Галатея и Ацис», в котором великий князь Павел Петрович, в виде брачного бога Гименея, явясь на сцену, удивлял всех зрителей искусными и благородными танцами. В числе любителей, принимавших участие в спектакле, были гвардии капитаны Кропотов, Волков, Титов, три сестры девицы Бибиковы и Титова; танцевали гр. А. П. Шереметева, фрейлина Хитрово и другие; роль Семиры представляла графиня Брюс, в мужских ролях участвовали графы Г. Гр. Орлов, А. П. Шувалов, Ан. П. Нарышкина и другие[392].
На репетициях государыня сажала в первом ряду вместе с собою старика актера Офрена, учителя драматического искусства в кадетском корпусе. Офрен нередко забывал, где сидит, и забавлял государыню своими восклицаниями. Однажды, слушая монолог в «Магомете», которого играл П. С. Железников, Офрен то и дело твердил довольно громко: «Bien! Très bien! Comme un Dieu! Comme un ange! Presque comme moi!»[393]
Все артисты в то время носили прилагательные имена: так, Офрена называли «чувствительным», Флоридора – «благородным», Бурде – «увлекательным» и т. д. Актеры века Екатерины отличались всеми достоинствами придворных – вежливостью и светскостью. Про известного Ив. Аф. Дмитревского рассказывали современники, что это был старец замечательной наружности, с правильными чертами лица и с умною, выразительною физиономиею. Голова его имела в себе много живописного, особенно белые как снег волосы, зачесанные назад, придавали ей вид, внушавший невольное уважение. Все его движения были изучены и рассчитаны, а речь была тихая, плавная, и выражения, употреблявшиеся им в разговоре, большею частью изысканные. Впрочем, товарищи его не верили этой вежливости и называли его «куртизаном» и «эффекщиком». Про игру и характер этого отца сценического искусства тогдашний знаток театра Ап. Алек. Майков говорил: «Дмитревский похож на заколдованный сундук, в котором перемешано множество драгоценных вещей с разною ветошью и всяким хламом; этот сундук отворяется для всякого, и всякому дозволяется в нем рыться и выбирать любую тряпицу, но драгоценности ни за что никому не даются: они видны, но неуловимы». Отцом сценического искусства в России, или учителем, как говорит С. П. Жихарев в своих воспоминаниях, он никогда тоже не был: сидит, бывало, на почетном кресле на репетициях и в спектаклях, прослушивает иногда роли у молодых, вновь поступающих на сцену актеров, и только. При всей также своей театральной опытности, он нередко не понимал ролей; так, существует рассказ, что раз, исполняя роль царя в какой-то пьесе, он, отдавая тайные приказания послу, кричал немилосердно. По окончании репетиции государыня подозвала его и заметила, что так о государственных делах не говорят громко, и ей, как царице, он может поверить на слово…
На парадных эрмитажных спектаклях царствовала та же всегдашняя непринужденность, как и на репетициях. Вот как описывает один из таких спектаклей граф Эстергази в письме к своей жене: «Все общество отправилось в великолепную театральную залу. Императрица заняла стул во втором ряду, пригласив сесть возле себя графа Кобенцеля, а по другую сторону меня. Старший внук ее сел впереди. Зубов возле меня, а граф Брюс возле Кобенцеля. Дамы поместились в первом ряду, а остальное общество где кому вздумалось. Пустых мест было довольно. Представляли „Щедрого человека“ и „Школу мужей“. Пока шла первая пиеса (без пения и музыки), императрица то и дело заговаривала то с тем, то с другим».
Торжественная аудиенция турецкому посольству в Зимнем дворце. Литография XIX в. по оригиналу И. Девейли. Фрагмент
Глава X
Переезд Екатерины II в Зимний дворец. – Обновление улиц. – Новые здания. – Карусели. – Кадрили и призы. – Святочные игры и другие забавы двора. – Участие в танцах наследника. – Забавный маскарад. – Большое собрание Эрмитажа. – Пышность двора. – Придворный оркестр. – Солисты. – Искусство сановников в гримировке. – Алмазная комната. – Диковинки Эрмитажа. – Работы императорской шпалерной фабрики. – Висячий сад и зверинец. – Аллегорические статуи Эрмитажа. – Биллиардная комната. – Анекдот. – Необыкновенная вежливость Екатерины II. – Часы Рентгена и Стасеровы. – Различные античные изображения. – Ложи Рафаэля. – Собрание гемм, монет, эстампов. – Библиотекарь Лужков. – Анекдоты о нем. – Клубы. – «Подлые поступки». – Карточная игра и азартные игры. – Анекдоты о них. – Английский клуб. – Коммерческое общество. – Танц-клоб, музыкальный клуб. – Роскошь и великолепие домов наших аристократов. – Дворянские балы. – Общество гостиных. – Дешевизна жизни. – Обилие медной монеты. – Анекдот о Шумском. – Чекан медных денег. – Первые ассигнации. – Упадок денежного курса. – Евреи – подделыватели монеты. – Шкловские фальшивые ассигнации. – Графы Зановичи – распространители фальшивых денег. – Суд над ними и их судьба.
С переездом императрицы Екатерины II в Зимний дворец смежные с дворцом улицы и площади стали украшаться и отстраиваться. Царицын луг был обращен в огромный сад с множеством беседок для государыни и отдельных домиков и кухонь, в которых гуляющие могли готовить себе кушанье; вслед за этим стали устраивать Адмиралтейскую площадь. В