– Не буду… если позволишь мне сейчас же увидеться с сэром Феликсом Карбери.

Тут в отце снова взыграла гордость, и он разозлился:

– Говорю тебе, дурочка, это исключено. Почему ты мне не веришь? Мать с тобой говорила про драгоценности? Поди упакуй их, чтобы унести в руках, если надо будет срочно уехать. Ты идиотка, что думаешь про этого молодого человека. Как ты сказала, они все плохи, но он – хуже остальных. Иди и сделай, что я велю.

Во второй половине дня мальчик-слуга доложил леди Карбери, что сэра Феликса спрашивает молодая дама. К тому времени права сэра Феликса в материнском доме значительно урезали. Ключ от входной двери у него тихонько изъяли, любые письма к нему проходили через руки матери. Пластыри с его лица еще не сняли, так что он по-прежнему страдал от той утраты самоуверенности, какая, по слухам, постигает главного петуха на дворе, если он заляпается грязью. Леди Карбери задала различные вопросы о даме, подозревая, что это Руби Рагглз явилась к своему кавалеру. Мальчик ничего толком ответить не мог и сказал лишь, что дама пришла под черной вуалью. Леди Карбери велела привести даму к себе – и к ней ввели Мари Мельмотт.

– Вы вряд ли меня помните, леди Карбери, – сказала она. – Я Мари Мельмотт.

Леди Карбери в первое мгновение не узнала гостью, но узнала теперь.

– Я вас помню, мисс Мельмотт.

– Да, я дочь мистера Мельмотта. Как ваш сын? Надеюсь, ему лучше. Мне сказали, что негодяй ужасно его побил.

– Сядьте, мисс Мельмотт. Ему лучше.

В последние два дня леди Карбери слышала от мистера Брона, что с Мельмоттом «все кончено». По твердому убеждению мистера Брона, Мельмотт совершил различные подлоги и вконец разорился на своих спекуляциях, короче говоря, мельмоттовский пузырь вот-вот лопнет. «Все говорят, до исхода недели он будет в тюрьме». Такие сведения получила леди Карбери о Мельмоттах не далее как вчера вечером.

– Я хочу его видеть, – сказала Мари.

Леди Карбери, не зная, что ответить, молчала.

– Полагаю, он рассказал вам все? Вы знаете, что мы должны были пожениться? Я очень любила его и по-прежнему люблю. Мне не стыдно вам в этом признаться.

– Я думала, между вами все кончено, – сказала наконец леди Карбери.

– Я так не говорила. А он? Ваша дочь приходила ко мне. Она очень добрая. Она сказала, что все кончено, но, возможно, она ошиблась. Если он не изменил своему решению, то между нами все по-прежнему.

Леди Карбери растерялась. Она сочла, что девушка, зная о банкротстве отца, ищет себе другой дом, причем очень беззастенчиво. Ни в любовь, ни в щедрость Мари она не верила и все же не хотела отвечать ей грубо.

– Боюсь, – сказала леди Карбери, – это нежелательно.

– Почему? Мои деньги у меня не отнимут. Их хватит, даже если папенька захочет жить с нами, но они мои. Их много; я точно не знаю сколько, но много. Мы будем вполне богаты. Мне ничуть не стыдно вам это говорить, поскольку мы помолвлены. Я знаю, что он не богат, и подумала, для него это будет хорошо.

У леди Карбери сразу возникла мысль, что, если все действительно так, женитьба еще может быть желательной. Но как узнать, правду ли говорит девица?

– Как я поняла, ваш отец против этого брака.

– Да. Но папенька не может мне запретить и не может отнять у меня деньги. Там много тысяч в год, я знаю. Если я не боюсь, чего бояться ему?

Леди Карбери разрывалась от сомнений. Она ничего не могла решить. Ей надо было увидеться с мистером Броном. Что делать с сыном, куда его пристроить, как сбыть с рук, но притом не погубить окончательно – эта забота непосильным бременем лежала на ее плечах. Теперь девица не просто готова, а настойчиво выражает желание забрать у нее обузу, да еще (по ее словам) дать Феликсу много тысяч в год. Если тысячи – да хоть одна тысяча в год – не выдумка, такой брак будет спасением! Сэр Феликс пал так низко, что мать не могла от его имени отклонить предложение Мари Мельмотт, как бы низко ни пали Мельмотты. Найти для него способ жить в относительном благополучии стало бы для нее даром небес.

– Мой сын наверху, – проговорила она наконец. – Я его спрошу.

– Скажите, что я здесь, и готова все ему простить, и по-прежнему его люблю, и буду ему верна, если он будет мне верен.

– Я не могу к ней сойти с таким лицом, – сказал сэр Феликс.

– Не думаю, что оно ее смутит.

– Не могу. К тому же я не верю в ее деньги. Никогда не верил. Потому на самом деле и в Ливерпуль не поехал.

– Я бы на твоем месте с ней поговорила. Насчет денег можно будет проверить. Очевидно, по крайней мере, что она очень тебя любит.

– Какой в этом прок, если он разорился?

Сэр Феликс не желал спускаться к Мари – не хотел показывать свое лицо и стыдился полученных на улице побоев. Что до денег, он наполовину в них верил, наполовину – нет. Однако деньги если и можно получить, то не скоро и ценою больших хлопот, а разговаривать с Мари пришлось бы прямо сейчас. Как он поцелует невесту, если нос у него замотан бинтами?

– Что я ей скажу? – спросила мать.

– Пусть больше не приходит. Можешь передать с горничной, чтобы она больше не приходила.

Однако леди Карбери не могла так с девушкой обойтись. Она очень медленно сошла по лестнице, продумывая ответ.

– Мисс Мельмотт, – сказала она, – мой сын полагает, что с вашей последней встречи все изменилось и возобновление знакомства ничего не даст.

– Это его слова?

Леди Карбери промолчала.

– Значит, он и впрямь такой, как мне говорили, и мне стыдно, что я его когда-то любила. Мне стыдно – не за то, что я сюда пришла, хоть вы и думаете, будто я за ним бегаю. Я не понимаю, отчего девушке нельзя бегать за мужчиной, если они помолвлены. Но мне стыдно, что я столько думала о таком ничтожном человеке. До свидания, леди Карбери.

– До свидания, мисс Мельмотт. Надеюсь, на меня вы не сердитесь.

– Нет-нет. На вас я не сержусь. Можете сразу меня забыть, а я постараюсь забыть его.

Она быстрым шагом вернулась на Брутон-стрит, сделав крюк, чтобы пройти перед старым домом на Гровенор-сквер. Как теперь быть? К какой жизни готовиться? Последние