поздно, так что я забрал документы домой. Я пообещал, что отнесу их вам утром.

Оба, Брегерт и Кролл, знают, что он подделал документы, но какое ему, Мельмотту, до этого дело, раз друзья решили его не обличать? Он хотел вернуть бумаги, и вот они здесь! Сейчас трудность заключалась в том, чтобы говорить с подчиненным, уличившим его в подлоге. Он не мог говорить. Для такого нет правильных слов.

– Это была тяжкая комиссия, мистер Мельмотт, – сказал Кролл.

Мельмотт попытался изобразить улыбку, но только осклабился.

– Я не вернусь на Эбчерч-лейн, мистер Мельмотт.

– Не вернетесь в контору, Кролл?

– Не вернусь. Те маленькие деньги, что мне причитаются, вы их мне отправите. Прощайте.

И мистер Кролл после двадцати лет службы навсегда расстался с хозяином. Можно предположить, что герра Кролла удручало более грядущее банкротство патрона, чем его вина. Однако он повел себя довольно благородно – заметил лишь, что увидеть свою подпись, пять раз написанную чужой рукой, – «тяжкая комиссия».

Мельмотт открыл сумку и перебрал бумаги. Он расписался за Мари во всех шести местах, где требовался ее росчерк. Каждый следовало заверить, и здесь мошенник допустил промах. Он написал фамилию Кролла пять раз – одна фальшивая подпись осталась незаверенной! Снова он собственной небрежностью подтолкнул себя к гибели. Порой думается, что честно вести дела может любой дурак, а вот мошеннику нельзя и на мгновение терять бдительность!

Мельмотт хотел получить бумаги назад и получил. Велика ли важность, что Брегерт и Кролл знают о его преступлении? Если бы они хотели предпринять юридические шаги, то не стали бы возвращать ему документы. Брегерт, полагал Мельмотт, будет молчать, если только его финансовые интересы не потребуют разгласить тайну, что крайне маловероятно. Однако в Кролле он был вовсе не так уверен. Кролл сказал, что уходит от него, а значит, скорее всего, наймется к конкуренту и станет прежнему хозяину врагом. У Кролла не будет причин хранить его секреты. Даже если их разглашение не принесет денежной выгоды, это может быть способом завоевать расположение нового хозяина. Кролл его выдаст.

Но что с того? Девчонка – его родная дочь! Деньги – его собственные деньги! Кролл был его собственным клерком! Это не подлог, не воровство, не присвоение чужого. Мельмотт, думая о своем поступке, почти гордился им. Если уничтожить улики, сам факт ничем ему не повредит. Но улики надо уничтожить. Поэтому он отнес сумку с бумагами в кабинет, затем позавтракал – и уничтожил улики с помощью газового рожка.

Дальше возник вопрос, как провести день. От надежды найти деньги для Лонгстаффов Мельмотт отказался окончательно и даже продумывал уже, в каких выражениях сообщит назавтра собравшимся джентльменам, что возникли мелкие непредвиденные затруднения и он не может точно назвать день выплаты, посему оставляет дело на их усмотрение. Мельмотт решил, что не станет уклоняться от встречи. С тех пор как он пообещал отдать деньги, Когенлуп подался в бега, и можно свалить вину на Когенлупа. Все знают, что в разгар биржевой паники банкротство одного дельца приводит к разорению других. Когенлуп станет козлом отпущения. Но коли так, в Сити идти незачем. Его крах настолько всем очевиден, что личное присутствие ничего уже не изменит. У него не осталось дел. Когенлуп сбежал. Майлз Грендолл сбежал. Кролл сбежал. Мельмотт не мог пойти в Катберт-корт и посмотреть в лицо мистеру Брегерту! Он останется дома, пока не придет время идти в парламент, и там смело взглянет в лицо всему свету. Пообедает в парламенте, постоит, не снимая шляпы, в курительной, покажется в лобби, займет место среди собратьев-законодателей и, если будет возможность, произнесет речь. Его ждет сокрушительное падение, но все скажут, что он принял это падение как мужчина.

Без чего-то одиннадцать к нему в кабинет вошла дочь. Трудно сказать, что Мельмотт был когда-либо добр к Мари, но, возможно, только ее за всю жизнь он хоть когда-нибудь баловал. Он частенько ее поколачивал, но притом часто делал ей подарки, и улыбался, и в благополучные времена осыпал ее почти безграничными деньгами на карманные расходы. Теперь она не только взбунтовалась, но и своим упрямством вынудила отца к подлогу, который уже разоблачили. Если Мельмотт и мог на кого злиться, то в первую очередь на дочь. Однако он почти забыл это происшествие, во всяком случае, забыл свою тогдашнюю ярость. Ему больше не требовалась подпись Мари, и он уже не гневался на нее за отказ.

– Папенька, – сказала она, очень тихо входя в комнату. – Возможно, я вчера была не права.

– Разумеется, ты была не права. Но теперь это не важно.

– Если хочешь, я подпишу твои бумаги. Не думаю, что лорд Ниддердейл снова сюда придет. И мне безразлично, придет он или нет.

– Отчего ты так думаешь?

– Вчера я заходила к леди Джулии Гольдшейнер, и он тоже там был. Я уверена, больше мы его здесь не увидим.

– Он был с тобой невежлив?

– О нет, конечно. Он всегда вежлив. Но я точно поняла. Не важно как. Я никогда не говорила, что люблю его, и никогда его не любила. Папенька, что-то произойдет?

– О чем ты?

– О каком-нибудь несчастье! Ах, папенька, почему ты не разрешил мне выйти за того, другого?

– Он нищий охотник за приданым.

– Но он получил бы те деньги, который я называю моими, и теперь мы все могли бы на них жить. Папенька, он женится на мне, если ты разрешишь.

– Ты видела его с поездки в Ливерпуль?

– Нет, папенька.

– Он тебе писал?

– Ни строчки.

– Так отчего ты думаешь, будто он на тебе женится?

– Женится, если я приду к нему и все скажу. И он баронет. А денег хватит нам всем. Мы можем уехать и жить в Германии.

– Это мы можем и без твоего замужества.

– Но, папенька, я хочу быть кем-то. Не хочу убегать из Лондона, будто здесь все мною побрезговали. Он мне нравится, а больше никто не нравится.

– Он не взял на себя труда поехать с тобой в Ливерпуль.

– Он напился. Я все знаю. Я не хочу сказать, что он какой-то особенно замечательный. Я никого особо замечательного не знаю. Он ничуть не хуже других.

– Ничего не выйдет, Мари.

– Почему?

– По десятку причин. Для чего отдавать мои деньги ему? Да и поздно уже. Нужно думать о другом, не о твоем замужестве.

– Ты не хочешь, чтобы я подписала бумаги?

– Не хочу. У меня их нет. Главное, помни: деньги мои, а не твои. Возможно, от тебя многое будет зависеть и мне придется довериться