Он и впрямь застал мистера Брегерта в конторе. Тот как раз закончил письмо мисс Лонгстафф, где упомянул возможные финансовые потери в связи с Мельмоттом. Теперь он услышал об отъезде мистера Когенлупа и окончательно уверился в своих догадках. Тем не менее он принял старого друга с улыбкой. Люди редко негодуют вслух из-за очень крупных сумм. Утрата пятидесяти фунтов или даже нескольких сотен может вызвать вспышку. Пятьдесят тысяч фунтов требуют хладнокровия.

– Так Когенлуп не был сегодня в Сити, – сказал Брегерт.

– Он сбежал, – хрипло ответил Мельмотт.

– Кажется, я вам как-то говорил, что не стоит поручать Когенлупу крупные дела.

– Да, говорили.

– Что ж, этого уже не исправить. Чем я могу быть вам полезен?

Мельмотт объяснил, зачем пришел, и вытащил различные документы из сумки, которую с отъезда из дома не выпускал из рук. Мистер Брегерт хорошо знал дела своего друга, как и общее положение дел, так что сразу все понял. Он проглядел документы, заметив по ходу, что не знает, как устроить это к пятнице. Мельмотт возразил, что пятьдесят тысяч фунтов – не очень большая сумма, а залог превышает ее более чем вдвое.

– Оставьте их у меня на вечер, – сказал Брегерт.

Мельмотт замялся, потом ответил, что, конечно, оставит. Он многое бы отдал, чтобы скрыть свои колебания, но страх был так велик!

Оставив сумку с бумагами у Брегерта, Мельмотт пешком отправился в палату общин. Обычно он задерживался в Сити по крайней мере до семи, хотя в последнюю неделю-полторы иногда посещал парламент во второй половине дня. По средам вечерних заседаний не бывает, но Мельмотт за прочими заботами об этом начисто позабыл. Идя по набережной, он погрузился в очень тягостные мысли. Что будет дальше? Что его ждет? Разорение, да, но есть вещи похуже разорения. Еще недавно он был так удачлив, так себя обезопасил! Оглядываясь назад, Мельмотт не мог понять, отчего сошел с намеченного для себя пути. Он знал, что разорение грядет, и приготовил для себя надежную тихую гавань. Однако честолюбие выгнало его в открытое море. Он вновь и вновь мысленно повторял, что виноваты не обстоятельства – то, что люди называют Фортуной, – а его собственные амбиции. Теперь он это видел. Чувствовал. Если бы только начать все сначала, он вел бы себя совершенно иначе!

Но что теперь толку сожалеть? Надо действовать в тех обстоятельствах, которые есть, не поддаваясь ни гордости, ни малодушию. А если случится худшее, он не дрогнет! В нем было известное мужество, которое, возможно, проявлялось в самоосуждении не меньше, чем во всем остальном. Судя себя, Мельмотт смотрел как будто снаружи и, словно глядя на чужие дела, указывал на собственные ошибки. Будь возможно повторить все сначала, он обогнул бы те камни по одному борту, избежал бы сокрушительного удара с другого. Многие мелкие поступки живо вставали перед его глазами в тот горький час вретища и пепла, многое наполняло его стыдом, но ни разу, ни на миг ему не пришло голову раскаяться в мошенничестве. У него и мысли не мелькнуло, что было бы, живи он честно. Разбирая себя по всей строгости, он ни разу не подумал, что был бесчестен. Мошенничество так вошло в его плоть и кровь, что даже в эти тяжелейшие минуты он не ставил под сомнение правильность своего пути. Не обманывать, не быть негодяем, не жить лучше других, обманывая ловчее всех, – к таким мыслям его ум не обращался никогда. Тут он себя в неразумии не обвинял. Но для чего он не приобрел себе друзей богатством неправедным? Для чего не задобрил лорд-мэра? Для чего топтал соседские поля? Для чего был так заносчив в Министерстве по делам Индии? Для чего положился на Когенлупа? Для чего пробивался в парламент, а не сидел тихо на Эбчерч-лейн? Для чего привлек к себе излишнее внимание обедом в честь китайского императора? Теперь ничего не изменить, но именно эти ошибки его сгубили.

Мельмотт успел дойти до входа в Вестминстерское аббатство, прежде чем понял, что сегодня парламент не заседает. «Ах, среда, ну конечно», – сказал он себе, поворачивая и направляясь в сторону Гровенор-сквер. Тут он вспомнил, что утром обещал пообедать дома, и задумался, как лучше распорядиться сегодняшним вечером. Дома ему точно уютно не будет. Мари от него спрячется, а общество жены обычно не доставляло ему удовольствия. Однако у себя дома он, по крайней мере, будет один. Затем, медленно идя через парк и думая так напряженно, что почти не замечал, смотрит на него кто-нибудь или нет, Мельмотт спросил себя, не лучше ли все-таки оставить деньги, записанные на Мари. Сказать Лонгстаффам, что ему нечем заплатить, и пусть Скеркум делает что хочет – ибо он уже знал, что Скеркум под него копает. Да, его притянут к суду за подделку документов – и что? Мельмотт слышал о судах, на которых преступники были героями в глазах толпы и выходили оправданными, хотя их вина не вызывала сомнений. Где улики против него? Лонгстаффы, Байдевайлы и Скеркумы знают, что он подделывал подписи, но их знание не означает приговора. Он, депутат от Вестминстера, человек, принимавший императора, владелец одного из самых роскошных лондонских домов, великий Мельмотт, уж точно может нанять половину адвокатской коллегии. И он уже чувствовал, что общественное мнение его поддержит. Уж точно незачем отчаиваться, когда впереди еще есть надежда! Мельмотт трепетал, вспоминая письмо Долли Лонгстаффа и письмо умершего старика. Ему могли предъявить и другое, но не лучше ли пойти на риск, чем отдать все деньги и стать нищим, если даже и это не спасет его от обвинений?

Но он оставил поддельные документы мистеру Брегерту! Еще один поспешный, необдуманный поступок! За него Мельмотт тоже на себя злился. Однако как можно что-нибудь обдумать наперед, когда любой шаг гибелен? Да, он безусловно дал Брегерту неопровержимые улики против себя. Мари не откажется подтвердить свой росчерк, когда поймет, что его поставил отец, пусть она и не соглашалась подписывать бумаги. И вряд ли клерк пойдет против него, ведь подделанная подпись Кролла не вредит Кроллу. Однако Брегерт, если обнаружит подлог, не станет молчать. А он неосторожно оставил поддельные бумаги в руках Брегерта.

Завтра он скажет Брегерту, что передумал. Придет с утра, раньше, чем документам дадут ход, и Брегерт их ему вернет. Дочери надо велеть, чтобы держалась за эти деньги, ничего не подписывала и снимала доход сама. А дальше пусть враги пытаются его свалить. Его могут бросить в