зрения содержание источника. Не только содержание, но и форма произведений Овидия бережно перенесена автором в русский текст. Это объясняется той славой «первого славянского поэта», которую великий римлянин получил в русской литературе XVII в. с легкой руки М. Стрыйковского. Для нас важно отметить, что среди многих русских переводов Овидия в XVII в. перевод Лызлова – лучший. «Отрывки в „Скифской истории“ Андрея Лызлова оказались наиболее плодотворными в исторической перспективе, и в дальнейшем практика стихотворного перевода развивала как раз те принципы соответствий, которые воплотил он. Для конца XVII века его переводы могут быть названы адекватными»[2350].

Лызлов пользовался не только письменными материалами, но и собственными довольно обширными знаниями. Приведенное им описание днепровских порогов и их окрестностей отражает личное знакомство автора с местностью. Оно отличается от множества подобных описаний, начиная с Константина Багрянородного[2351]. Специальные знания военного проявились в описаниях Очакова, Шах-Кермена и других турецких городов, крепостей, прикрывавших Азов. Лызлов еще не видел их, но явно готовился к новым (Азовским) походам, где они были одной из важных целей русской армии (л. 139–140 об.).

Краткими известиями топографического характера дополнены в «Скифской истории» сведения иностранных источников о Бахчисарае и Перекопе, подробнее перечислены города Крыма, сделан ряд мелких историко-географических дополнений. Так, рассказывая легенду Гваньини о змее, жившем в Крыму под некоей скалой, Лызлов точно указывает, где – «в горах» (л. 125–126, 127; ХСЕ, ч. 8, с. 27) и т. д.

Лызлов учитывал, что историко-географическая информация его источников частично устарела. Например, Гваньини при описании границ «Татарии» отмечал, что на севере они соприкасаются «с землей русской польского короля» (ХСЕ, ч. 8, с. 29). После вхождения Малой Руси в царское подданство и особенно Вечного мира 1686 г. Лызлов должен был написать, что границы «полагаются с полунощныя страны – области московских великих государей, Малороссийское и прочие … от запада, мало от полунощи наклоняяся – земля русская, иже под областию кралевства Полскаго» (л. 127 об.). К упоминанию о Черкассах автор добавляет: «город малороссийский» и т. д.

Поновления требовали и другие иностранные сведения. Так, Гваньини, совершенно справедливо для XVI в., писал о неупотреблении хлеба татарами, за исключением живших на тогдашнем пограничье с малорусскими землями (ХСЕ, ч. 8, с. 11–12). Лызлов же отметил, повторимся, что татары «прежде мало хлеба знали. Ныне, обаче, паче же крымские, от пленников российских зело изучишася земледелству. Сами обаче не пашут, но пленники их. Идеже хлеба … зело много родится. Сих же пленников употребляют они ко всякому домостройству» (л. 134 об.). Достоверность этой информации подтверждается свидетельством шведского дипломата И. Майзера, побывавшего в Крыму в 1651 г., и другими источниками[2352]. Используя дополнительные сведения, Лызлов указал, что белгородские и очаковские татары «домостройство имеют лучше крымских», сообщил о вывозимых из Приазовья в Стамбул продуктах питания (л. 125 об.).

Оригинальны приведенные в «Скифской истории» свидетельства о мужестве татар в бою (л. 133 об., «мужественны обаче и смелы об за собою неприятеля взяти»); об их обычае кланяться, не снимая шапок (л. 134, «и не снемлющи их ∞ без шапки кланятися безчестно»); о способе форсирования рек вплавь (л. 132–132 об.)[2353]; об отличной выучке татарских коней (л. 132, «иныя же от них ∞ в самом тесном месте»). Со знанием дела Лызлов пишет о тяжких обозах турок и «легкости» татарских войск, окружающих обычно эти обозы (л. 141). Представляет ценность сообщение «Скифской истории» о совместной борьбе донских и запорожских казаков с татарскими набегами (л. 129 об. и др.).

Важным элементом работы Лызлова с текстами иностранных источников было приведение всех используемых терминов и понятий в соответствие с принятыми в России второй половины XVII в. При указании расстояний польские мили регулярно переводились автором в московские версты (1 миля = 5 верстам). Автор уверенно пользуется летосчислением как от Рождества Христова (принятым на Западе), так и от Сотворения мира, как январским, так и официальным в России сентябрьским годом, но в интересах своих читателей переводит даты на московскую систему. Сохраняя турецкий денежный счет (было бы странно, если бы турки исчисляли деньги по-русски), Лызлов неоднократно поясняет, что одна стамбульская аспра равна «трем деньгам нашим». Турецкий «król» польских хроник в «Скифской истории» правильно именуется султаном, «hetman» – воеводой, «gospodarstwo» – домостройством и т. д.[2354] Пояснение дано слову «тимар» и другим специальным терминам[2355].

Переводы Лызлова, как правило, очень точны. Тем важнее отметить выявленные нами ошибки «Скифской истории» в переводах. Автор неверно прочитал слова А. Гваньини о численности войска Тимура: цифра в 120 000 превратилась у него в 1 200 000 (л. 29 об.; ХСЕ, ч. 8, с. 17). Ближневосточный город Арсарет (Arsaret) назван Лызловым Арсатер (л. 2; Ботеро, ч. 1, кн. 2, с. 165), а хорошо известное по русским летописям племя хазар – в источнике gazarowie – газарами (л. 185; Бароний, с. 563). Сообщение Гваньини о торговле Крыма «с Москвой, Турцией и прочими татарами» Лызлов переиначил неверно: «с москвою и персами» (л. 523 об.; ХСЕ, ч. 8, с. 12). Слово Plinius в издании Хроники А. Гваньини было приведено с опечаткой – Phlidius; в результате вместо Плиния Старшего в «Скифской истории» появился древний ученый Филидий (л. 14; ХСЕ, ч. 8, с. 5–6).

Помимо польской и итальянской историографии Лызлов обращался в своем труде к античным сочинениям. Он использовал тексты «Истории греко-персидских войн» Геродота и «Истории Александра Великого» Квинта Курция. Однако в целом греко-римская историография оказала влияние на «Скифскую историю» через посредство польских авторов. В литературе указывалось, что и вошедшую в ХР «Повесть о Махмете» Лызлов привлек в польском, а не отечественном варианте. Об этом свидетельствует более полный, нежели в ХР[2356] текст славянской песни о турецкой неволе (л. 300–301 об.)[2357]. Речь идет, как показывает сравнение, о стихотворении Варшевицкого, помещенном в Хронике Гваньини[2358], откуда и заимствован переработанный в «Скифской истории» текст «Повести».

В разделе о турках Лызлов использовал также повесть «Туркия, или Тракия, или Сарацинея», причем привлек более полный, чем в ХР текст, восходящий к польской литературе[2359]. Наконец, отражение князем П.С. Серебряным-Оболенским похода турецких войск на Астрахань в 1569 г. описано автором на основе сочинения польского посла к Оттоманской Порте Андрея Тарановского Белины «О приходе турецкого и татарского воинства под Астрахань», текст которого был полностью включен в Хронику другого участника посольства – Матвея Стрыйковского[2360].

В последней, четвертой части книги Лызлов знакомит читателя с собственным переводом знаменитой книги Симона Старовольского «Двор цесаря турецкаго и жительство его в Константинограде». Впервые изданное в Кракове