«Был ли Александр Веселовский низкопоклонником перед Западом, т. е. считал ли он, что западное искусство превосходит наше, что все корни нашего искусства идут оттуда и что наше искусство подражательно? Я думаю, что нет…»[1679]

Изложив и обосновав ее, Виктор Борисович заканчивает свою статью словами:

«Настоящий спор о Веселовском – это спор об его философских позициях. Те упреки, которые сделаны А. Н. Веселовскому тов. А. Фадеевым, явно основаны на недоразумении. А. Веселовский был великим ученым, борющимся за осознание великой русской культуры и славянской культуры.

Многое в работе Веселовского можно отрицать, но от нее не надо отрекаться: она входит в наше наследство. Но на его примере мы видим, что нельзя создать великое литературоведение без великой философии»[1680].

Выступления В. Ф. Шишмарева и В. Б. Шкловского, таким образом, вселяли надежду – один факт их выхода в свет был удивителен. Две другие статьи отражали противоположную точку зрения, но резкими их вряд ли можно назвать.

Статья Н. А. Глаголева[1681] «К вопросу о концепции А. Н. Веселовского», хотя и была критической по отношению к академику, также никак не может быть отнесена к разряду “большевистской критики”, особенно с учетом его похвал в адрес «попугаев Веселовского» («…В. М. Жирмунский в своей интересной и содержательной вступительной статье к “Исторической поэтике Веселовского”…»[1682]) и т. д.

При этом даже собственно критические высказывания очень сдержанны:

«У А. Н. Веселовского в его историко-литературных взглядах иногда прорываются демократические тенденции, в частности в решении вопроса о роли великих людей и народных масс в истории. Так, например, в своей “Исторической поэтике” Веселовский писал: “Великие личности являлись теперь отблесками того или другого движения, приготовленного в массе, более яркими, смотря по степени сознательности, с какой они относились к нему, или по степени энергии, с какой помогали ему выражаться” (“Историческая поэтика”, цитируемое издание, стр. 44).

На эти формулировки Веселовского указывал еще в свое время В. М. Жирмунский. Однако эти мысли А. Н. Веселовского не дают еще оснований отождествлять его взгляды с точкой зрения Чернышевского и Добролюбова по вопросу о решающей роли народных масс во всех великих исторических движениях. Веселовский не занимался специально разработкой проблемы народа и народности литературы, но отдельные высказывания в его многочисленных трудах позволяют сделать определенный вывод, что он никогда не брал в основу решения этой проблемы момент отражения коренных интересов трудящихся масс и защиты их в художественном произведении в качестве решающего и главного критерия для оценки того или иного художественного произведения с точки зрения его действительной народности. Понятие народность литературы он чаще всего интерпретировал в бытовом или этнографическом плане.

Было бы неверным зачислять Веселовского в ряды сторонников реакции, искажая тем самым историческую перспективу и извращая идейную эволюцию самого Веселовского. ‹…›

Однако, необходимо решительно возражать против преувеличенной оценки исторического значения и характера демократических устремлений А. Н. Веселовского, против рассматривания их как прямого продолжения традиций великих русских шестидесятников.

Прогрессивные тенденции в трудах Веселовского всегда были ограничены рамками буржуазного либерализма, не выходили за пределы довольно умеренной и робкой либеральной критики буржуазно-помещичьего строя»[1683].

И, даже начиная критиковать взгляды А. Н. Веселовского, Н. И. Глаголев не делает однозначных выводов:

«Историко-литературные взгляды А. Н. Веселовского отражают в себе основное противоречие, свойственное его методологическим принципам литературоведческого исследования. Веселовский, по-видимому, не придавал серьезного научного значения концепции русского литературного процесса, сложившейся в трудах Чернышевского и Добролюбова; по крайней мере, он никогда не ссылается на них и не цитирует их в этих вопросах. Собственной же законченной концепции русского литературного процесса Веселовский так и не создал, и то, что мы находим в его многочисленных трудах по древней, средневековой и новой русской литературе, отражает лишь попытку выяснить и определить некоторые ведущие закономерности литературного процесса. В этих воззрениях переплетаются идеалистические и материалистические тенденции, причем идеалистические тенденции занимают явно преобладающее положение»[1684].

Наиболее резкой, да и то с натяжкой, риторикой в духе эпохи, отличалась статья И. Дмитракова[1685] и М. Кузнецова[1686] «Александр Веселовский и его последователи». Свое отношение к А. Н. Веселовскому они выражают без всяких сомнений:

«Сколько исписано бумаги, дабы представить XVIII век русской литературы как бесталанное ученичество у западных образцов! И, наконец, как перечесть всю ту груду именитых и неименитых авторов, кои с величайшим усердием выводили Пушкина и Толстого, Лермонтова и Тургенева, Чехова и Щедрина, Маяковского и Чернышевского из различных западноевропейских образцов?!

Сейчас мы можем твердо сказать, что научные итоги всех подобного рода “школ” и “школок” ничтожны, но политический резонанс их писаний получает сейчас особое, враждебное нашей культуре и народу звучание. Поэтому полное разоблачение всей антинаучности и вздорности подобных теорий – задача первостепенной важности.

“Мертвый хватает живого” – нам думается, в этой формуле вся соль спора об Александре Веселовском – спора, который ведется сейчас в нашей прессе, на кафедрах литературы университетов и институтов. Именно к Александру Веселовскому восходят проявляющиеся в отдельных работах наших советских литературоведов элементы низкопоклонства перед культурой буржуазного Запада. И речь как раз идет о том, чтобы пересмотреть наследство этого, без сомнения, крупнейшего русского ученого, выявить до конца все то, что в нем имеется, и ошибочное и реакционное, что продолжает, однако, произрастать в книгах и статьях некоторых ныне здравствующих его учеников.

Бесспорно, что Александр Веселовский был на голову выше современных ему западноевропейских буржуазных литературоведов; широко известна редкая эрудиция русского ученого, бесспорны его значительный талант исследователя, его неутомимая научная работоспособность. Но ведь все это ни в какой мере еще не делает Веселовского прямым предшественником советского литературоведения. А ведь именно так стараются представить дело и академик В. Шишмарев, и профессор В. Жирмунский, и профессор Г. Поспелов, и некоторые другие советские литературоведы. Академик А. С. Орлов так-таки прямо и призывал наших исследователей двигаться вперед, опираясь на Веселовского с девиацией на марксизм. В. Я. Кирпотин в своей статье “Об отношении русской литературы и русской критики к капиталистическому Западу” правильно подверг критике эти высказывания, доказав их научную несостоятельность»[1687].

Но даже такая позиция несколько «смазывается»:

«…Между учением Веселовского и марксизмом лежит непроходимая пропасть. Конечно, не следует упрощать дело и видеть в Веселовском только последовательного идеалиста и метафизика. Этот выдающийся русский ученый