Шрифт:
Закладка:
Поздравляю профессоров, преподавателей, аспирантов, студентов, рабочих и служащих Университета с торжественным праздником 30-летия Великой Октябрьской социалистической революции и призываю всех членов нашего университетского коллектива к борьбе за новые трудовые успехи на благо нашего социалистического отечества.
Пусть крепнет и процветает наша великая и могучая Советская Родина!
Да здравствует наш великий и мудрый вождь и учитель – товарищ Сталин!»[1704]
Проходившая с 3 по 22 ноября 1947 г. IV годичная научная сессия университета была приурочена как раз к 30-летию Октября. За это время было заслушано более 220 докладов, отразивших достижения советской науки[1705]. Заседания научной сессии посетили более 9 тыс. слушателей[1706].
25 ноября в газете «Ленинградский университет» появилась статья студента филологического факультета Л. М. Аринштейна «Успехи советской филологии», посвященная докладам на университетской сессии:
«Оживленно проходят секционные заседания филологии. Докладчики не столько говорят об успехах советской филологии за 30 лет, сколько демонстрируют этот факт высоким качеством своих докладов. Глубокая научность, смелость и оригинальность творческой мысли, любовь к своему делу отмечают ряд докладов, сделанных на отделении литературоведения. Неудивительно поэтому, что такие доклады вызывают массу вопросов, оживленные прения.
Острую полемику вызвал ряд положений доклада профессора Г. А. Гуковского “Петербургские повести Гоголя”. Профессор В. Е. Евгеньев-Максимов оспаривал утверждение Гуковского, что “Мертвые души” являются единственной русской поэмой XIX века, поскольку в этой поэме в сущности нет ни одного положительного народного образа. Отстаивая свою точку зрения, проф[ессор] Гуковский указал, что преобладание положительного не обязательно следует исчислять количеством положительных персонажей. В то время как отрицательные образы русских помещиков очерчены совершенно конкретно, положительный образ выражен Гоголем в субъективно-лирическом плане. Этот лирический образ, исполненный веры в силу и в будущее русского народа, пронизывает всю поэму и очерчивается в образе тройки – символе России для Гоголя. Этот образ гораздо шире и значительней отрицательных образов “Мертвых душ”, что дает возможность рассматривать уже одну 1-ю часть как законченную эпическую поэму в широком понимании этого слова.
Еще больше споров вызвал вопрос о социальном месте Гоголя в русской литературе. Отбросив абстрактную формулу “Гоголь – народный русский писатель”, проф[ессор] Гуковский продолжал: “Но кого мы в праве называть народом в России 40-х годов? – Массу крепостных крестьян. Следовательно, Гоголь объективно был на стороне крепостного крестьянства. Очевидно, что Гоголь художественно адекватен Белинскому, позиция которого, как защитника интересов крестьянства, не вызывает сомнений. Почему же мы должны отказать Гоголю в звании крестьянского писателя?”
Обмен мнений по вопросу о соотношении мировоззрения и произведений писателя возник после интересного доклада профессора Б. Г. Реизова “Проблемы французского реализма”[1707]. Профессор Реизов указывал на нелогичность утверждений, что писатель воплощает в художественных образах нечто, не соответствующее его мировоззрению. Профессор В. М. Жирмунский, напомнив известные высказывания Энгельса о Бальзаке и Ленина о Толстом, указал, что возможны определенные расхождения между субъективным мировоззрением писателя и тем, что объективно заключается в созданных им образах. Пример этому – полнейшее несоответствие философии и художественных образов в романе Л. Толстого “Война и мир”.
Хочется упомянуть об очень интересном докладе проф[ессора] Б. М. Эйхенбаума “О советской текстологии”. Докладчик рассказал, как советские текстологи очищают истинное слово писателя от погрешностей последующих изданий, от исправлений цензуры, а порой освобождают замысел писателя от вынужденного самоограничения, необходимого в условиях царской цензуры. Благодаря упорному и кропотливому труду советских текстологов, читатель может быть уверен в правильности текста, а литературовед может спокойно оперировать мельчайшими деталями. А ведь в дореволюционной России, как и на современном буржуазном Западе, этой науки не существовало. Какова же может быть действительная научная ценность многочисленных исследований буржуазных ученых? В частности, на этот вопрос дает ясный ответ прекрасный доклад проф[ессора] А. А. Смирнова “Изучение западной литературы в СССР”. Он показал, как далеко шагнула советская филология, вооруженная диалектикой марксизма, в деле изучения классиков мировой литературы. В то же время на родине Шекспира, Бальзака и Сервантеса литературоведы в основном занимаются изучением подробностей личной жизни великих писателей, желая угодить низменным вкусам буржуазного читателя, или создают тенденциозные псевдонаучные исследования по заказу своих хозяев»[1708].
Эта в общем-то положительная по тону статья не вполне отражала действительного накала страстей на сессии. 18 ноября профессор Б. М. Эйхенбаум записал в дневнике:
«Нахожусь в таком взвинченном состоянии, что не могу как следует работать, как будто должно что-то случиться. Тяжелое впечатление от заседаний сессии – у всех нервы в каком-то исступленном состоянии, все производят впечатление полунормальных – за одних стыдно (Пиксанов! Евгеньев – Максимов!!), за других страшно и больно (Томашевский, Гуковский). Вчера после моего доклада о советской текстологии товарищи устроили овацию – Гуковский произнес целую речь»[1709].
Профессора вынужденно меняли тематику своих исследований. Юбилейная сессия демонстрировала эту тенденцию:
«Алексеев, который был англистом, а потом стал американистом, спешно сделался русистом. Но на сессии он уже выступает в качестве специалиста по русскому языку. Это, как Жирмунский, балаганный трансформатор. Я их называю Аркадием Райкиным, по имени этого быстро переодевающегося эстрадного трансформатора-юмориста»[1710], – писала О. М. Фрейденберг.
Наиболее серьезные изменения начались в конце осени. 24 ноября ректор А. А. Вознесенский подписал приказ № 2655 по Ленинградскому университету. Он был посвящен вопросам идеологической работы:
«Основным требованием, определяющим успешность научной, учебной и воспитательной деятельности профессорско-преподавательского состава университета, является идеологическое содержание, идейная направленность всей работы. Сущностью же этого идеологического содержания и идейной направленности является советский патриотизм, материалистическое, марксистско-ленинское мировоззрение, методология материалистической диалектики.
Идейная направленность всей работы профессорско-преподавательского состава и всех общественных организаций университета приобретает особенное значение в современный период, когда советский народ в героическом труде осуществляет великое строительство коммунистического общества, когда, с другой стороны, империалистическая реакция крупнейших капиталистических стран развертывает интенсивную деятельность, направленную против Советского Союза. В этих условиях от всех научных работников университета требуется не только глубокое овладение своей научной специальностью и марксистско-ленинской теорией, но и решительная борьба с буржуазной идеологией, острая критика и разоблачение этой идеологии, борьба с раболепием и низкопоклонством перед буржуазной культурой и наукой, правильная оценка исторической роли русской и советской науки и культуры.
К сожалению, как это уже отмечалось университетской общественностью и в советской печати, не все работники университета до конца понимают всю важность этих требований. Некоторые профессора и преподаватели в своей
