то: м. б. службу найти, работать! Ну, м. б. еще поправлюсь! И хоть бы знать, что такое! Я чувствую себя хорошо. Ничто не болит. На этот раз не было ни жара, ни рвоты. Вчера вышел маленький сгусточек крови (это «пробочка» так сказать), в те разы выходили с болью адской, огромных размеров. А теперь вот такой[265], — я и не чувствовала как вышел. И собственно само по себе кровоизлияние не причинило мне абсолютно никаких страданий, — если бы не это угнетающее чувство, что «болезнь сидит где-то». И какая?? Странно, что февр. и март в жизни нашей семьи всегда тяжелые месяцы. Я писала тебе как я малюткой «умирала» однажды в марте? От воспаления легких с… сильнейшим кровоизлиянием из легкого. В Москве была у знаменитостей после, никто ничего точно не нашли. Предполагали 2 разных процесса: крупозное и катаральное в одном и том же легком. Отчего такие «потоки» крови — никто не знал. Тbс. не было и нет! А когда я болела тифом в 21 году, то истекала кровью из носа 3 дня и 3 ночи. Ну, это-то понятно: отравление токсинами и поражение сосудов.

Но, видимо, слабы сосуды. Я это все специалисту здешнему говорила. Ну, посмотрим…

У меня сегодня и бодрость, и радость, и сила!

Ты будто посетил меня и приласкал и приголубил, мой Ваня. А я, как трепетная птичка, своим сердчишком бьюсь у тебя… в ручонке… помнишь, как в Благовещенье у Вани ждали птички воли?!650 Ну, поцелуй же птичку, и… «пахнет курочкой»? Помнишь? Я все твое помню! Многое наизусть! Ванечка, я все постараюсь твое достать. И о тебе. Это же жизнь моя! Не загадываю только теперь о том, когда куда двинусь… Читала много еще это воскресенье (больная) И. А. Знаешь его мелкие «Ich schaue ins Leben»?651 Чудно! Мне это дало утешения немного. У него там на все: и «Krankheit»652.

А в субботу Сережа читал вслух нам тебя… «Праздники». Он хорошо читает. Сережа ведь «артист». Правда! Он хорошо играет. Мама и он сам с наслаждением жили _т_о_б_о_й, а я горько плакала над каждым твоим словом… Для меня нет теперь твоих различных книг, все они — _Т_Ы!

Всюду Ты. Ты поймешь это!

Да, Ваня, не слова это, что Душа наша — _о_б_щ_а_я, из кусочков от каждого в отдельности. Все, и хорошее, и плохое, и здоровое, и больное! Мой родной, мой хороший Ванечка, помолись за здоровье мое!

Я не тоскую больше! Странное совпадение (?), — тогда, в 40 г. тоска адская была перед болезнью, — и теперь!

Ну, Господь поможет!

Мне м. б. нужны такие _н_а_п_о_м_и_н_а_н_и_я. Я забываюсь. Я, именно (ты это верно), слишком «себя вижу». Но не так, как бы надо видеть!

Не проси ни в чем прощенья у меня, Ванечек, не надо! Разве надо это?

Мой дорогой, мой светлый Ваня, будь радостен! Будь светел, силен в творчестве! Мной не тревожься! Страшного у меня ничего нет, Бог дает. И не надо «накликать» и Бога гневить…

Ванечек, я хочу очень писать! Для тебя! Во имя твое! Но так трудно! Ничего не выходит. Я стала рассказик «править», а пришлось все перечеркать! Не нравится! Попробую еще! Сказать хочется много! Ты знаешь, я впадаю невольно в твой тон. Я борюсь, но это во мне! Что делать?

Читать тебя пока не надо? Но это же невозможно! Ну Христос с тобой! Как ты, здоров? Я каждый день гляжу на тебя! И ты все больше нравишься! Особенный ты мой! У о. Д[ионисия] ничего еще не взяла, т. к. не ходят автобусы. Теперь по воскресеньям только с 11 ч. — значит никогда не поспеть к обедне. А с ночевкой очень трудно. Но я тебя за все уже сейчас целую! Ванюша, милый! Ласковый! Я любопытствую увидеть «сюрприз»… фото? Как ты это умеешь! Люблю с детства я «сюрпризы»! Крещу, целую, люблю. Оля! Здоровая Оля! Ничего не болит.

Не успела перечитать.

161

О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву

7. III.42

Милый мой, дорогой мой Ванюша!

Пишу тебе уже из Гааги. Вчера выбралась все-таки из дома, но не утром, как хотела, а в 2 ч. дня, т. к. вечером накануне засиделись у бургомистра, и я долго не могла заснуть. Набрала с собой всего, что могла, и ужасно тяжелый вышел мой чемодан. Мотели меня провожать до Гааги, но приехал неожиданно один гость и остался обедать, и… я поехала одна. На вокзале меня шофер автобуса посадил в поезд, а там… сама не знала как пробиваться буду с тяжелым чемоданом через массу народа. В вагоне оказалось, что я села в вагон на Rotterdam (поезд всегда составляется из вагонов на Rotterdam и Гаагу), и что на Гаагу надо пересаживаться на 1/2 дороги. Все говорили об этом, и я для проверки, так ли это, обратилась к сидящим напротив меня. Они вежливо ответили, что да, и что один из них тоже на Гаагу едет, и что мне поможет перейти в вагон и укажет, где и как. Я успокоилась и стала смотреть в окно. Холодно, сыро, темный день. Вдруг тучи разорвались ярким лучом (одним каким-то, очень ярким) солнца. И вдруг я слышу: «с_о_л_н_ц_е!». Я не поверила ушам… Здесь, где никогда не слышно русской речи… вдруг это… «с_о_л_н_ц_е».

Я так широко открыла глаза, должно быть, что сидевшие напротив улыбнулись, и один сказал: «простите, мне кажется по Вашему акценту, что и Вы русская?» Оказалось, что это член нашего церковного совета, очень симпатичный господин, а другой голландец, но женатый на русской, родственнице Толстого. Они знают всех тут, и очень дружны с о. Д[ионисием] и со всеми там. Меня и пересаживали, и даже в Гааге на (переполненный) трамвай усадили и довезли до самого места. Чудо? А я-то боялась за свою почку, как дотащусь. Обо мне-то, оказывается, этот русский знал от о. Д[инонисия], но я его не знала. Оказались милые, предупредительные люди, какими только могут быть наши. В церковном доме меня очень радушно приняли. Я сплю в комнате, правда, без отопления, но днем у матушки в тепле… и в церкви. Очень рада быть в храме. Сегодня вынос Креста…

Ты будешь? Ванечка, мне о Д[ионисий] пообещал передать твои чудесные подарки. Пока еще не дал — все сидит в церкви, я его и не вижу. Минуточку только говорила и так хотела узнать все о тебе. Он мало говорит. _Н_и_ч_е_г_о_ не говорит. Не вытянешь! Тоска с ним. Сейчас сижу