Жду-жду твоего рассказа о «первом говеньи». Пришли! И напиши, какой «образ» представился твоим духовным-душевным глазам, 10-летки Оли, однажды в храме. Ты мне писала еще в июле об этом. Я давно прошу, жду. Так мне ценно внутреннее твое, твой светлый _м_и_р!

Ты — о Даше… Да, ведь, она-то — маленькая «марфа», она — знаю — ходила бы за мной самоотверженно, да… но она только «простое сердце» и — просто-женщина, — была, в своей молодости, — и я _н_и_ч_е_г_о_ другого и не помыслю в ней. Ну, можно ли сопоставить светлое твое _н_е_б_о_ — с земной ограниченностью Д[аши]! Ах, ты, глупеночек милый, гуленька моя нежная!

Еще настаиваю: тебе необходимо систематическое лечение, полный отход от «жизни мышьей беготни». Ты себя успокаиваешь, что тебе лучше… Господи, как это недальновидно, Оля! Пожалей же хоть раз… _с_е_б_я! Для меня это источник болезненной тревоги. Я тебе все сказал. Вижу, что и мама твоя отлично понимает невыносимую трудность твоей жизни… — косвенно _с_л_ы_ш_у_ в ее письме. Я, мысленно извиняясь перед ней, приведу для тебя выдержку: «нужно набрать сил и привести в ясность мысли и чувства… попасть в свежую обстановку, где можно отрешиться от всего и от здешних китайских церемоний». Воздух, которым дышит твоя душа, очевидно и маме трудно переносим… — ну, а уж тебе-то!., _и_с_к_а_в_ш_е_й_ всю жизнь _в_о_з_д_у_х_а_ для души..! Bo-имя чего же все это… жертвоприношение?! Оля, я не тревожу тебя, нет, когда пишу _т_а_к? Поверь, я _с_е_б_я_ отодвигаю тут… тут — _т_ы_ на первейшем плане, все во-имя твое пишу так. Что обо мне говорить! Для меня — великое счастье хоть бы увидеть тебя, почувствовать тебя, душу твою близко-близко..! И я поблагодарю Господа и за такое счастье. — В газетах ты прочла, конечно, и по радио узнала, что был злой и подлый налет на окраину Парижа. Это в моей стороне, Булонь-Бианкур, около версты. Много детишек погубили «благородные островитяне», по ими же изобретенной кличке — «джентльмены»! Большинство французов возмущено. Главным образом, рабочие кварталы пострадали. У меня шелестела картонная стенка, разделяющая временно — на зиму — мою квартирку. У меня тепло, 15 градусов. Об И. А. ничего не знаю. В субботу пойду к Животворящему Кресту, буду с тобой молиться. Ми-лая… как я благодарен тебе за твое сердце, как ты нежно говоришь об Оле! Да, она не по земному чувствует, она постигает _в_с_е. И _в_с_е_ видит. Я молюсь ей. И так мало _з_а_ _н_е_е. 4-й день нет письма. Не больна ли ты? Мне эти дни очень грустно. Как ты живо дала _с_е_б_я, будто ты incognito в церкви и потом идешь ко мне. Подумаю — пьяно кружится голова. Я уже _в_и_ж_у_ тебя… всю тебя! Я у твоих ножек, целую их. Ты? Оля?!.. У меня?!!..Но когда, когда же сбудется?! Такая пытка… если бы ты могла почувствовать; _ч_т_о_ иногда со мной творится?!.. На великое счастье, но и на сущую муку встретились мы на отдалении. И как мешает мне в работе эта невозможность полной любви! Я сжигаю себя. Ну, Господь с тобой! Целую ушко, глазки, лобик. Твой Ваня

[На полях: ] На какую еще книгу хочешь автограф? Из тех, конечно, какие я тебе послал.

Портрет мой очень плохой, здесь нет моего сильного выражения лица. Тут — слабое, невыразительное, не мое! Отдал переснять у дачи — 36 г. А какой у Сережи? Опиши. В 3/4? Солидный?

164

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной

11. III.42 6 вечера

Беленькая моя, светленькая, Ольгуночка, ласкунчик мой далекий, бедная больнушечка… и я бессилен приласкать тебя, помочь, дорогая моя девчурочка! Ты для меня вся девчурочка, вся любимка, Олюнчик светлый… Узнаю у своего друга-доктора, да в чем же дело с твоей болезнью? Я еще больше, кажется, полюбил тебя (можно ли это?!), к моему светлому и такому крепкому чувству теперь такая жалость прилилась, что, кажется, вот сердце мое истает, — столько в нем сладкой боли, столько просветленного, какого-то неизбывного страдания, _н_е_ томящего, а ласкающего страдания, с о-страдания. Если бы ты была здесь, со мной! Я не отошел бы от твоей кроватки, и силой души укрепил бы мою бесценную птичку. Как ты чудесно о птичке! Будь покойна, Олюша, _в_с_е_ это пройдет, — я думаю, что эта боль вызывается и волнениями, душевной тяготой, тоской. Читай мои слова внушения. Но и лечись, как необходимо. _Н_и_ч_е_г_о_ — верю! — опасного нет, никакой опухоли, — и не думай! — это в связи со слабостью сосудов, это у тебя, м. б., родовое. Возможно, что кровяное давление повышено? А м. б. и раздражающее питье, что ли… м. б. много жидкостей принимаешь? много соли? Что это повторяется весной — объяснимо: движение соков усиленно по весне бывает… — общий закон _р_о_с_т_а_ и обновления, как — ты мне писала — и с язвой желудка — (у меня — дуодэни)! — и я вспоминаю, что да, весной у меня всегда возобновлялось воспламенение язвы. Всегда. Почему я теперь и строже с едой, хоть это и очень теперь трудно: ешь — что найдешь! Но я, право, не страдаю, как-то держусь. Порой лишь чувствуется, и тогда я усиленно принимаю каолин — «глинку фарфоровую», — и снижаю курение.

Голубка, не забывай, пиши мне, — я тревожусь, род-нушка моя. «Пути» все же подвигаются (последние дни я мало пишу, но — думаю) — и на бумаге, и в голове. — Я перешел на летнее положенье: снял холостую стенку (картонную), и теперь — огромное ателье у меня, могу мотаться свободно, как горошина в бутылке. И много же свету! — и воздуху! Твои «мотыльки» еще цветут, последний бутончик розовеет, а м. б., и еще будет, — я запоздал дать усиления солями, и много бутончиков не вошло в силу, — теперь усиленно опрыскиваю и подливаю азотные соли. Послезавтра минет три месяца, как они прилетели ко мне — и поют о любви.

Не мудруй, мудрая, с рассказом! Ничего не бойся, он у тебя, — уверен, — сразу вышел, а теперь ты его только замусолишь, «запишешь»! Не оглядывайся, будь уверенней, — знаю, что говорю. Ты вот не думала, небось, что у тебя «яичко» отлично вышло, а оно вышло чудесно. Так и с «Говением»653. Легче, легче… свободней, храбрей, не лезь под хомут, не впрягайся, а… пиши — дыши! Ну, будто мне рассказываешь небрежно-легко, _л_ю_б_и_м_а_я, _л_ю_б_и_м_о_м_у! Ну, как мне тебя уверить, что ты давно — готова. Помни, что ты не в учебе… — а