ровно наоборот. Наверное, дед все-таки хотел, чтобы Знат познакомился с полем и его обитателями. Подружился с ними и узнал правила. Со всякими-разными главное – соблюдать правила, которые едины для явного и ладного миров.

Мальчик приехал осенью, последний раз в этом сезоне. Дальше был выпускной класс, подготовка к экзаменам – не до деревни с ее просторами.

Ты только бабке не говори, что на архитектора идешь, – смеялся дед. – Она не поймет, будет тебе говорить, что профессия невостребованная и надо быть тебе юристом.

Знат улыбался и кивал.

Он проснулся посреди ночи от странного чувства, что его ждут. Быстро оделся, взял фонарик и вышел из дома. Участок деда с бабкой был на самом краю деревни, рядом проходила промятая тракторами и комбайнами дорога, словно граница, пересекая которую попадаешь в страну пшеницы и кукурузы. Культуры менялись на поле каждый год: кто-то говорил, что, чтобы земля не вырождалась, надо давать ей отдыхать. Иногда вообще не засеивали, давали старым семенам взойти и полечь, образовав культурный слой. Этот год был тот самый, когда сорняки и культурные побеги переплелись между собой за лето и росли буйным разноцветным ковром. Посреди поля стоял высокий черный силуэт и ждал.

Знат пересек дорогу и зашел на территорию навьих.

Его сразу поприветствовали, схватив за щиколотку, куснув ботинок, и с хихиканьем скрылись в зарослях репейника. За это лето поле выпустило из себя всю дикую растительность, которая только могла скопиться.

В городе никто не знает этих секретов, некогда останавливаться и смотреть, проще пробежать мимо, даже не догадавшись, что сзади семенит куриными лапками кикимора.

Поле не хотело отпускать Зната, словно чувствовало, что мальчик настолько погрузится в учебу, что уже не будет времени на деревню. А потом захватит взрослая жизнь, вытесняя из памяти все, что когда-то знал маленький Знат. А потом…

Поле очень хотело предупредить, что может случиться потом, но лишь посоветовало всегда помнить, где его корни. И в самый последний момент идти к полю. Там, где все остальные отвернутся, поле примет и защитит.

Знат это хорошо запомнил. Благодаря полю он научился не удивляться.

* * *

Когда глаза более-менее привыкли к свету, я посмотрела на своих спутников. У Зната по щеке медленно стекала слезинка. Я сначала решила, что это от слепящего света, но это оказалось совсем не так: он смотрел на поле, будто это было его самое родное и важное место.

Фома испуганно озирался, заглядывал обратно в тоннель и явно не находил себе места.

Знат вышел в поле, провел руками по колосьям, уже успел насажать на пальто репейник, улыбнувшись, размял в пальцах колючий помпончик.

– Ну что… – Он посмотрел на Фому. – Теперь ты можешь меня убить.

С этими словами он раскинул руки. Фома непонимающе посмотрел на Зната, топор в его руке явно стал очень тяжелым и никчемным.

– Ну же, – подначивал Знат. – Сделай это! Ты ведь так хотел убить палача.

– Ты не палач, – замотал головой Фома.

– Я же тебе признался. Ты хотел найти убийцу своих родных, ты нашел. Теперь отступаешь?

Фома молчал. Я все-таки вообще не разбираюсь в людях. Так себе специалист по человеческой психологии. Фома не сможет.

Из тоннеля отвратительно запахло гнилью. Я почувствовала, как со спины приближается Лихо, язык свернуло в свой огромный рот и быстро-быстро перебирает длиннющими руками. Иногда цепляется за редкие шпалы ступнями-лыжами, но продолжает двигаться к нам. Лихо было в ярости, это чувствовали все. Лихо обманули, обвели вокруг пальца, обещали пир.

Лихо нужен был Знат. Оно делало все, чтобы мальчик никогда не вернулся в поле. Но кривую логику чудовища обошли.

Я достала из кармана свой ключ и повесила на грудь, с ним было спокойнее.

– Убей меня! – От этого крика Фома вздрогнул и уронил топор.

За спиной засвистело, запахло падалью, плесенью, гниющим мясом. Я почувствовала, как подступает к горлу содержимое желудка, пусть там давно уже было пусто.

Лихо вылетело в поле, визжа и размахивая языком, обожглось о колосья, сбило с ног Фому, пролетело мимо меня и бросилось на Зната.

Тот успел нырнуть в самую гущу растительности и спрятаться, длинные руки схватили только воздух.

Лихо заозиралось, стало вертеть головой, увидело Фому и противно зашипело. Бросилось на него, повалило на землю.

– Трус-с, не способен даже такую малос-сть с-сделать!

Лихо вдавливало Фому в землю все глубже, тот синел. Я нашла среди зарослей топор и метнула его в спину Лихо. Вопль оглушил, в ушах зазвенело.

Топор торчал между выпирающими лопатками, а из-под лезвия топорища лилась черная жижа. Жижа капала на Фому и обжигала. А Лихо продолжало вопить.

– Оно тебя не видит, – прозвучал рядом голос Зната.

Я обернулась. Знат сидел среди колосьев и улыбался.

– Зачем тебе умирать? Может, не надо? – с надеждой спросила я. – Я не понимаю.

– Надо, я больше не пронесу. – Он пожал плечами. – Теперь нести тебе.

– Что нести? Ты мне ничего не давал. Ключ нести?

Не знала, что Знат умеет хитро улыбаться. Он постоянно улыбался, но то были дежурные улыбки без эмоций.

А от этой улыбки мне стало очень тоскливо.

– Почему ты должен умереть?

Может, если мой мир, нормальный мир, жив, то и у Зната есть шанс?

– Потому что я там уже давно умер. – Лицо Зната стало отрешенным. – Мне домой уже не вернуться, а здесь я больше находиться не могу. Ты поймешь почему, ты все узнаешь, тебе подскажут. Как подсказывали мне. Придет Горицвет и все расскажет.

– Кто? Что он расскажет?

Топор прилетел внезапно, вонзился Знату в грудь, пробив солнечное сплетение и почти по самый обух утонув в теле. Молодой человек спокойно перевел глаза на рану, посмотрел, как льется алая кровь по свитеру. И так же медленно и спокойно опустился на спину в густые золотые колосья.

Я закричала, обернулась посмотреть, откуда прилетело оружие.

Фома стоял возле тоннеля в странной позе, кожа его была синяя, как язык Лихо, самого Лихо нигде не было видно.

Я склонилась над Знатом.

Тебе не надо умирать, – прошептала я, глядя в открытые, но уже пустые глаза последнего знающего. – Ты обещал, что я отсюда выберусь. Ты сказал, мне надо что-то нести. Ты не ответил на кучу моих вопросов.

Достаточно было одного удара, одного, а не десятка, который я нарисовала. Десяток резаных ран я чувствовала на своей душе.

Я осторожно коснулась сначала лба Зната, потом его глаз. Поцеловала кончики пальцев и коснулась губ.

Поле стало обвивать тело – сначала вытолкнуло ненужный кусок металла, затянув рану нежными побегами, запуталось