хочу, сколько беспокойства сейчас в моей тревожной бабушке. Бесполезный телефон оттягивал карман, ни позвонить, ни дату проверить, я про него и не вспоминала все это время. От сырого снега стали замерзать ноги, и я пошла в сторону своей улицы. Очень хотелось одновременно и оказаться дома побыстрее, и пройти через весь район, убедившись, что он действительно тот самый, где не было никакой бойни, никакого истребления, и люди не уходили отсюда, покидав все вещи. Их не выгоняли из собственных квартир только потому, что в центре проще за всеми следить.

А если это все было вранье Лихо?

Я отогнала эту мысль, пообещав себе подумать об этом после. Сейчас это не моя борьба, я дома.

Рядом с остановкой были рассыпаны крошки, и вокруг толпились голуби, оставляя отпечатки на белом снегу. Нормальная, привычная глазу картина. Мне даже показалось, что ушло ощущение постоянной паники: не надо бежать, ждать подвоха. Нет рядом никакого странного человека с топором.

Мне было хорошо и спокойно, пока я не заметила движение возле стены дома.

Я уже успела уйти от метро на соседнюю улицу и двигалась мимо панельной многоэтажки с окнами, из которых лился свет разных оттенков. Или просто черными, но со шторками, заваленными подоконниками, всем своим видом показывающими, что люди там живут и скоро вернутся.

Под самыми окнами вдоль стены бежало странное существо, закутанное в тряпки, только тоненькие ножки мелькали из-под них, а за существом хвостом волочился драный шарф. Оно двигалось, уткнувшись длинным носом в грудь, прячась от снега, по-птичьи поднимая сначала одну ногу, потом другую. Я замедлила шаг, существо покосилось на меня и еще быстрее засеменило прочь. Когда оно пробегало под освещенным окном, я обратила внимание, что ноги были куриные, в каких-то старых лоскутных штанишках, похожих на кукольные панталончики.

Мое сердце екнуло и свалилось в пятки. Неужели я все-таки не вернулась?

Но живой район, спешащие по своим делам люди, нормальные птицы без странной черной жижи, мокрый снег – все это было на самом деле. Мне на самом деле засигналила машина, внезапно решившая свернуть во двор. Но это странное существо… Я никого не встречала там, во сне, из всяких-разных. Не знаю, как они выглядят. Но я всем своим существом чувствовала: эта тварь той же природы.

У меня замерзли ноги, намокли волосы, я шла так быстро, что дыхание сбилось, а в висках стало стучать. Давала о себе знать моя привычка рисовать, а не гулять. Надо было срочно добежать домой, проверить бабушку, убедиться, что моя реальность никуда не делась, а существо – просто игра моего воображения. Уставшего, истерзанного воображения. Просто я так переживаю смерть человека, которого почти не знала.

Я гнала любые мысли о Знате подальше от себя. Каждый раз, когда они возвращались, в голове проносился топор, блестящее лезвие, которое влетало в грудь Зната. А потом его поглощало поле…

Я споткнулась о собственную ногу и чуть не улетела под очередные колеса. Водитель испуганно засигналил.

– Извините.

Уже окончательно стемнело, а снег все сыпал. Фонари светили разными глазами, споря со светофором, новые знаки на пешеходном переходе мигали. Отличная иллюстрация сумбурного хаоса в моей голове.

В квартире горел свет, я чуть не зарыдала от облегчения, нашла ключи, открыла дверь в подъезд и быстро забежала на третий этаж. Я не стала открывать дверь сама, переживая, что могу напугать бабушку. На звонок отреагировали сразу, затопали, загремели ключами с той стороны.

Вместе с теплом квартиры на меня вывалилась моя старушка и просто обняла. В глубине квартире метнулось что-то маленькое и темное.

– Ба…

Я не договорила и зарыдала.

Не помню, как мы вместе зашли в квартиру, как я разделась, машинально поправив веревочку с ключом. Не помню, как мыла руки и садилась на кухне за стол.

Когда бабушка нервничала, она начинала печь. Судя по заваленному пирогами столу, нервничала бабушка много. Мой организм вспомнил, что он очень давно не ел, и я буквально набросилась на пирожки.

Я уже маме твоей звонила, – сказала она, когда я наконец оторвалась от выпечки. – Она попросила держать ее в курсе. У них аэропорт завалило снегом, вылететь не смогла.

Я кивнула.

Бабушка не спрашивала, где я пропадала, не заваливала тревожными вопросами, даже не сказала ничего про полицию. Словно она была в курсе, что со мной случилось. Она просто металась по кухне, меняя противни в духовке и смазывая пирожки маслом.

Я долго сидела молча, разминая в руках кусочек теста. Ждала, что бабушка скажет про поисковый отряд, полицию, хоть кого-нибудь еще, кто ищет пропавшего человека. Но она молчала. А если…

– Ба, ты знала о том, кто живет в метро? – осторожно спросила я.

Она замерла, повернулась, и в ее взгляде было столько боли и ужаса, что очередной кусок встал мне поперек горла. Вопрос не требовал ответа. Бабушка почему-то все знала, была в курсе, и ее знание стоило ей спокойной жизни, мне – моей уверенности. Она не просто не искала меня, она почти меня похоронила, чувствуя, что люди меня не найдут.

Я снова краем глаза заметила движение: в коридоре что-то копошилось. Но стоило мне повернуть голову, и это что-то быстро убежало в темный угол.

Бабушка нервно скоблила ноготь о ноготь.

– Баб, – я взяла ее за руку, – ты же знаешь, что кто-то живет в метро?

Она кивнула.

– Давно?

Снова кивок.

– Ты с ним встречалась?

Она в ужасе замотала головой.

– Уберегла судьба, – сиплым голосом сказала она наконец.

– А откуда ты знаешь, что в метро кто-то живет?

Бабушка неопределенно пожала плечами:

– Не помню уже, то ли кто-то рассказал, то ли сама видела. Само знание только осталось. Да толку от этого знания, всегда паника, когда в метро спускаюсь. Лишь бы не заснуть.

– А что ты еще знаешь?

– Да почти ничего.

Бабушка встала, забрала у меня тарелку и стала усердно натирать ее губкой.

– Знаю, как с домовым дружить. Как помощи попросить, что рассаде рассказать иль тесту. А больше ничего, все уже забылось.

– И давно ты это все знаешь?

Я опять стала терять связь с реальностью. Я была уверена, что бабушка сейчас скажет, что все это сказки, никто в это давно не верит, тем более в огромном городе. Не в деревне же живем. Но она разрушила мой последний оплот уверенности, что это все мне только приснилось.

От напиханных с голодухи пирожков стало плохо.

– Тебя пару дней не было, – сказала вдруг бабушка. – Как дорисовала ты эту чертову картину, собралась в