— Тася, ты уже проснулась? — Мама осторожно заглядывает в комнату и тяжело вздыхает, стоит её взору упасть на поднос с едой на моей тумбочке. — Ты опять ничего не съела!

С тех пор как Ника привела меня домой всю в ссадинах и ушибах, мама, казалось, вспомнила, что я тоже её ребёнок. Каждое утро она будит меня, распахивая шторы в моей каморке, а перед сном даже целует в лоб. Вот и сейчас она бесцеремонно впускает в комнату солнечный свет, вынуждая меня зажмуриться и чуть выше натянуть одеяло.

— Я не голодна, — бубню, утыкаясь носом в подушку.

— Так нельзя, Тася. — Мама садится на край кровати и аккуратно убирает одеяло с моего лица, а потом, по всей видимости, перепутав меня с Никой, нежно проводит рукой по моим волосам. Простой жест, который щемящей грустью отзывается в сердце и вымывает из сознания страхи. Как, оказывается, мало надо человеку, чтобы со дна отчаяния воспарить к небесам!

— Мне нужно почаще падать с деревьев, — хмыкаю в ответ, а сама боюсь, что материнская нежность развеется, как утренний туман.

— Только этого не хватало! — смеётся мама. — Достаточно одного пострадавшего по твоей вине тополя!

Я так скучала по её улыбке, что не раздумывая открываю глаза. Хочу сохранить этот момент в памяти, чтобы потом, когда серая пелена бытия снова затянет собой мою жизнь, достать его, как редкое сокровище из старинного сундука. Интересно, мама так же заботилась бы обо мне, узнай она, что я не просто упала, а ещё и изуродовала дорогущую тачку Турчина?

— Вадим уехал. Ника с Аром опять где-то пропадают. — Ещё немного потрепав меня по голове, мама встаёт и, расправив юбку от невидимых складок, идёт к выходу. — Может, позавтракаем вместе?

— Да, — поспешно отвечаю, словно только об этом и мечтала все эти дни, да что там — целую жизнь!

— Вот и хорошо! — кивает мать. — Буду ждать тебя в столовой.

Со скоростью Боинга вскакиваю с кровати и даже не замечаю пугающей глубины бассейна, когда бегу чистить зубы. Достаю из шкафа любимые джинсы и безразмерную футболку, но, вспомнив, как мама морщит нос при виде меня в подобной одежде, решаю надеть купленный ею сарафан цвета морозного утра и серебристые балетки. И пусть первый видится мне слишком откровенным, а новая обувь немного не по размеру и жмёт, созерцать улыбку на родном лице куда важнее, правда?

Поправляя тонкие бретельки на плечах, спешу к завтраку. Странное волнение острыми иголками покалывает кончики пальцев, но я списываю его на новый для себя образ и долгое сидение в четырёх стенах. Но стоит мне подойти к дверям на кухню, как всё вмиг встаёт на свои места.

— Я слышал другую версию. — Мелодичный баритон Савицкого разливается по столовой, вынуждая меня замереть у порога. — Но спорить с тобой не буду.

— А что тут спорить? — Мамин смех идеально гармонирует с голосом Геры. — Латте изначально задумывался как напиток для детей, поэтому в нём так много молока.

— И калорий! — поддерживает веселье Гера. Надо же, он может быть вполне нормальным, а не только угрожать на пустом месте!

— Какие у тебя на сегодня планы? Вадим говорил, что ты подумываешь возобновить занятия со Щегловым.

— Не всё же ветер пинать, — соглашается Савицкий, и снова его голос слышится мне вполне адекватным. Он никак не вяжется в моём сознании с тем парнем на пирсе или психом, швыряющим из окна ненужные вещи.

— Ты прав. — Слова мамы всё отчётливее пропитываются беспокойством. Она словно знает чуть больше, чем я. — Когда приступишь?

— Сейчас позавтракаю — и за дело, — чеканит Гера всё так же бодро. А я хватаю за хвост призрачную надежду, что зря накручиваю себя второй день: кто его знает, быть может, выполнить свою часть сделки с Турчиным будет не так уж и сложно.

— Доброе утро! — Перекинув волосы на одно плечо, чтобы скрыть от въедливых глаз Савицкого уродливый шрам на щеке, влетаю в столовую. Жаль, без фотоаппарата! Нужно видеть в этот момент лица мамы и Геры! У обоих в одно мгновение с губ слетает улыбка, но если у мамы она сменяется растерянностью во взгляде, то у Савицкого трансформируется в звериный оскал.

— Вадим не предупреждал, что ЭТОЙ уже разрешили выходить. — Гера шумно выдыхает и, сдвинув брови, отворачивается от меня. Он сосредоточенно доделывает себе завтрак, немного суетливо скидывая тосты и ветчину на поднос.

— Это моя вина, Гера, — кусает губы мама. — Я была уверена, что все уже позавтракали, и позвала Тасю. Прости.

— Всё нормально, — шипит Савицкий, с грохотом бросая на поднос столовые приборы, а я поджимаю пальцы в маломерных балетках, чтобы только не сорваться. Что я опять сделала не так?

— Если я мешаю, то могу уйти. — Как зачарованная, смотрю на крепкие руки Геры и его напряжённые плечи, обтянутые тонкой тканью футболки. Я однозначно вызываю у парня стойкую неприязнь; впрочем, мне не привыкать.

— Я же сказал, нормально всё! — Савицкий переходит на рык и, схватив поднос с наваленной на него едой, резко разворачивается. Не глядя в мою сторону, он проходит мимо и, кажется, даже не дышит.

— Позавтракаю у себя, — бросает он у порога. — Приятно было пообщаться, Лиза.

— Взаимно, Гера, — на автомате откликается мать.

Гулкие шаги становятся все тише, бешеный ритм моего сердца никак не успокоится, а пролитый латте на столешнице намекает, что просто не будет.

— Что с ним не так? — Обхватив себя за плечи, в упор смотрю на маму. — За что он меня ненавидит? За что вы все меня так не любите? Мать закрывает лицо руками и молча мотает головой.

— Всё не так, — произносит она спустя вечность, но верится в это с трудом.

Чувствую, как на смену солнечному настроению к горлу подступают слёзы. Я дура! Вообразила себе невесть что, поверила в мамину любовь и адекватность Савицкого! Кто виноват? Только я!

— Гера — непростой мальчик. Ему свойственны подобные перепады настроения. — Мать пытается оправдать побег Савицкого, но звучит её ложь слишком неубедительно. И всё же я чувствую, что не могу упустить момент, и пока мама открыта к общению, я обязана