Хорошо даже.

Боль отступила.

Тело вдруг легкое-легкое, будто пухом изнутри набитое. И кажется, если возникнет у меня желание встать и пойти, я встану и пойду.

Вот же…

— Извини, — Ленка тотчас усовестилась. — Тут… твоя… сестра приходила скандалить.

Дура.

Если Викуся хоть как-то соображал, то Янка вовсе безмозглою уродилась. Точнее в маменьку пошла, которая всю жизнь в торговле обреталась, сделавши карьеру от продавщицы до заведующей мясным местного универмага. И главное, раньше-то должность была хорошей.

Уважаемой.

Денежной.

Вот и привыкла папенькина супружница на людей сверху вниз поглядывать да и обращаться так же. Новые времена её не пощадили.

На хрен.

— Надеюсь, ты её послала, куда подальше?

Янка эту вот манеру от маменьки взяла, только уже без должности и возможностей. Хотя… как-то ж в прокуратуре обжилась. На это её хватило.

— А то… потом ещё этот… такой… твой племянничек…

— Скандалил?

— Цветочки принёс. Конфеты. Кстати, на приличную кондитерскую раскошелился. Песню пел, как страдает…

Даже знаю, кто именно.

— И что очень хотел бы сблизиться. И что его сын тебя полюбил. Смешной мальчонка.

— Ага, — говорю. — Тимоха звать…

— Громов…

У Ленки усталые глаза. И возраст в них читается яснее, чем в морщинах. Все те года, когда пришлось голодать или жрать дерьмо, или же его творить. Это ведь не прошло даром.

Этот взгляд, его золотыми нитями не ушьёшь и чудо-зельем не закапаешь.

— Чего?

— Ты только не ругайся…

Времени у меня не осталось ругаться. Но Викушин сыночек удивил. Раньше других понял, что с Ленкою дружить стоит.

— Продай, — сказала она и выдохнула. — Фирму… заводы… всё… от Антоненко до сих пор ждут согласия. И цену дают нормальную.

— Лен…

— Я понимаю, что тебе жаль. Но… ты тоже пойми. Я не справлюсь.

— Справишься.

— Нет, Громов… это не тебя штопать. И не… в овражке покойников закапывать, — она отвернулась, но слёзы не скрыть. — Это другое…

— Всё равно справишься. Ты же вела последние сделки. Ты… управляющие толковые. Тебя знают. Поставщики… связи…

— Держатся на тебе, Громов. А тебя не станет, кто я?

— Моя жена…

— Это да, но… — она мотнула головой. — Я не хочу… просто не хочу. Я тоже устала, Громов. Ты бы знал, как я устала… даже тогда, когда… ну…

Вслух она некоторые вещи говорить боится.

— Тогда я так не уставала. А теперь… звонят-звонят. Встречаются. Уже интриги плетут… твои хорошие управляющие готовы в горло друг другу вцепиться, чтоб кусок пожирнее урвать. Со мной считаются, но как бы невсерьёз. Приятели твои из муниципалитета… ты же сам понимаешь, отвалятся, как только выпадет случай. Про тех, кто повыше, вовсе молчу. Те нас уже списали. И другие тоже… и Антоненко пойдёт в наступление. И да, может, поднатужившись, я и удержу. Застрою тех и других, и третьих… — она снова посмотрела на ногти. — Но я больше не хочу поднатуживаться. Я… я хочу уехать. К морю. Куплю себе дом с садом. Буду сидеть и пялится на волны. Лошадь заведу…

— Я тебе конезавод купил.

— В этом ты весь, Громов… на кой ляд мне этот конезавод нужен был? Я хотела лошадку выгуливать. Яблоками угощать. Морковкой. Может, сесть бы верхом решилась… а конезавод — одна морока. То корма, то падёж, то ещё что…

Да уж.

Об этом я как-то не подумал.

И Ленка понимает.

Улыбается, как когда-то давно. Улыбка у моей Ленки крышесносная. И я снова чувствую себя молодым, безбашенным и готовым мир на части порвать. Не ради неё, но… и ради неё тоже.

Тогда я не слишком задумывался, почему.

— Готовь, — выдавливаю из себя. — Документы. И поскорее…

— Готовы уже…

— Ты могла бы и сама. Объявить меня, скажем, недееспособным…

Качает головой.

Не могла.

Нет, технически — вполне. В чьих руках бабки, тот и рулит. Это я давно уже понял. Но Ленка не из таких.

— Деньги хоть нормальные дает?

— Хватило бы и праправнукам… если б они у нас были, — улыбка тускнеет. — Но так-то да… норм. Подумай… может, фонд какой… имени Громова…

Я ржу и от смеха там, в груди, что-то смещается, подталкивая к горлу. И булькает. И я захожусь кашлем, на который машины отзываются писком.

Фонд имени Громова…

Придумала же.

— Сама… решишь… звони этой сволочи… пусть приходит, пока я в сознании. И мозгоправов захватит, чтоб потом оспорить не мог. Да ты лучше меня знаешь…

Знает.

И выдыхает с облегчением. Неужели и вправду думала, что откажусь? Хотя… год или два тому отказался бы. Она же предлагала. Раньше. Когда только стало ясно, что мне не жить, что срок отмерен невеликий, аккурат с делами разобраться. Я тогда обматерил её, потому что показалось Ленкино предложение предательством.

Как так…

Я всю жизнь положил на фирму, которая давно уже концерн и чего-то там ещё, и по сути даже маленькая империя. Моя. Личная. И обладание ею грело душу. Самолюбие опять же тешило, потому как выходило, что я, Савка Громов, не шушера детдомовская, не бомж и даже не бандос, а уважаемый человек и бизнесмен.

Олигарх. Ну или почти.

Хрена.

— Ты… — просить я не привык, но тут иначе не выйдет. — Того паренька… если захочет, то привези. Ладно? Только нормально… без этих вон.

А то явятся мордовороты. Напугают.

— Можешь с мамкой, чтоб глянула, что тут никто обижать не станет.