Братские могилы находились также на местах бывших рабочих лагерей военнопленных в Заднепровье, возле станции Красный Бор, в Пасове, у поселков Серебрянка и Дубровенка, возле ликероводочного и бывшего лесопильного заводов, у деревень Ракитня и Ясенная, на станции Колодня. В них захоронены останки около 18 тысяч советских воинов, замученных в фашистском плену.

Тысячи советских военнопленных погибли и в концлагере, организованном фашистами летом 1941 года на поле возле Печерска.

С содроганием сердца мы вскрывали могильники-места массовых захоронений людей, погибших от рук карателей. Многие из них были погребены заживо, о чем свидетельствовало наличие земли в легких. В основном, это были женщины, старики и дети.

В одном из погребенных наш сослуживец сержант Сергей Власов опознал… родного брата.

Кроме «неорганизованных» отрядов фашистов много оставалось на освобожденной территории агентуры противника.

Провал гитлеровского плана «молниеносной войны», а затем и всей военной доктрины Германии в войне с Советским Союзом, крушение мифа о непобедимости германской армии вынудили вражескую разведку изменить свою стратегию. Теперь основной целью для нее стала глубинная разведка нашей страны.

Особая ставка делалась на террористическую и диверсионную деятельность в прифронтовой полосе.

В борьбе с коварным и еще сильным врагом совершенствовались формы и методы советской контрразведки, оттачивалось профессиональное мастерство воинов-чекистов пограничных и внутренних войск.

Насколько успешно велась борьба с агентурой врага, можно было судить по документам гитлеровского разведывательного органа «Абверкоманда-104»25, попавшем в руки наших чекистов, в котором отмечалось, что «с октября 1942 года по сентябрь 1943 года в тыл Красной Армии было заброшено 150 групп шпионов и диверсантов численностью от трех до десяти каждая, вернулись из них только две – остальные попали в руки советских властей».26

Охраняя тыл Западного фронта, с августа по декабрь 1943 года наш батальон решал ответственные задачи. Нами было задержано немало лиц, которые подлежали фильтрации со стороны специальных органов контрразведки «Смерш».

Однажды, неся службу на контрольно-пропускном пункте, наш наряд, возглавляемый командиром минометного взвода лейтенантом И. Щербина, задержал матерого агента немецкой разведки. Случилось это так.

…День уже подходил к концу. Движение через КПП на автодороге Смоленск – Гнездово заметно ослабло.

Часам к восьми вечера оно и вовсе замерло. За последние два часа проследовало всего три группы военнослужащих по 4—5 человек в каждой – командированные, возвращающиеся в свои части, да выздоравливающие бойцы, которым надлежало вернуться к месту службы по предписаниям полевых военкоматов. Мы подумали, что сегодня движения уже не будет и можно будет отдохнуть, но как по заказу в начале десятого вечера у шлагбаума остановилась «полуторка», в кузове которой сидела группа бойцов.

Сержант В. Русаков приказал мне и рядовому Е. Шутову проверить документы у бойцов.

Первым предъявил их мне старший лейтенант в форме пехотинца. Держался он как-то обособленно от других бойцов, можно даже сказать, высокомерно по отношению к ним. С нами же он, наоборот, был предупредителен, даже излишне вежлив. На наши вопросы отвечал коротко, немногословно: «Да», «Нет».

Женя Шутов тоже заметил, что лейтенант ни с кем из попутчиков не поддерживал близких отношений. Он как-то не «вписывался» в команду.

Женя пытался разговорить лейтенанта, но безуспешно. И это сразу бросилось в глаза. Люди, побывавшие на передовой, отличались по манере поведения, привычкам от тех, кто еще не нюхал пороху. Тот, кто прошел через эту «мясорубку», были более просты в общении. Есть такое понятие «фронтовое братство». Для людей, познавших цену жизни и смерти, кому не раз приходилось делить с товарищем последний кусок хлеба или патроны перед боем, это чувство было понятно.

Оно сближало людей, делало их не только проще, но и демократичнее в общении, роднило по духу, по целям, выполняемым задачам. Это касалось всех – и бойцов, и командиров, независимо от их служебного положения, воинского звания и пр. Даже различие в должностях было не столь существенно при выполнении боевой задачи, потому что все понимали: вся эта иерархия и субординация – вещи условные, и, если потребуется, все сразу встанет на свои места, обретет установленные жизнью и воинским укладом рамки.

Вот почему в обычных, неофициальных условиях фронтовики были равны друг перед другом. Передовая смывала с людей напыщенность, «лоск», наведенный искусственно. Никто «не рисовался», не пытался показать себя героем, прошедшим огонь, воду и медные трубы, а следовательно, не требовал к себе излишнего уважения и особого отношения.

Этот старший лейтенант словно был слеплен из другого теста. Хотя… по количеству боевых наград, которые буквально теснились на его груди, было видно, что перед нами бывалый человек – ордена Красного Знамени, Красной звезды, медали «За отвагу»27, «За боевые заслуги», «За оборону Сталинграда». На правой груди – две красные и одна желтая нашивка за ранения. И все-таки, он у нас вызывал какое-то чувство противоречивости и подозрения. Что-то выдавало в нем фальшь, внутреннюю неестественность. Но что?

Женя встал с левого борта машины, я с правого – чтобы вся машина находилась под наблюдение. Вначале я проверил документы у водителя. Затем у того самого старшего лейтенанта: удостоверение личности, продовольственный и вещевой аттестат, расчетную книжку. Все было нормально: печати, подписи на месте. Придраться было не к чему.

Потом взял в руки его партийный билет. Штампики об уплате партийных взносов аккуратными столбиками стояли сверху листа донизу.

Хотел было возвратить документ, как меня словно внутренний голос остановил: «Проверь еще раз!» Повинуясь ему, я вновь раскрыл партбилет. И тут увидел то, что не заметил сразу: скрепки, соединяющие листы, были совершенно новыми, из нержавеющей стали.

В моем комсомольском билете, выданном мне в 1939 году, скрепки давно поржавели, хотя я к хранению документов всегда относился бережно, заворачивал их в пергаментную бумагу.

«Стоп, здесь что-то не так!» – закралось во мне подозрение.

Сославшись на то, что мне необходимо доложить сводку о проследовавших через КПП лицах, я оставил старшего лейтенанта под присмотром Жени Шутова и подошел к сержанту Русакову, который был моим командиром отделения, рассказал ему о своих подозрениях. Он доложил об этом командиру взвода.

Старшего лейтенанта задержали, хотя сознавали, что оснований для этого недостаточно, вызвали представителя «Смерш», который продолжил разбирательство. Офицера увели. Этим дело и закончилось. И лишь позднее мы узнали, что «лейтенант» оказался агентом немецкой разведки.

Провалили его те самые скрепки – результат немецкой аккуратности его хозяев, которые «перестарались» при изготовлении фальшивых документов. В наших документах скрепки были изготовлены из обычного металла, а не из нержавеющей стали, как у немцев.

Подобных примеров в оперативно-боевой и служебной деятельности нашего батальона в годы войны было еще немало. Но этот, пожалуй, был наиболее ярким.

Часто нам приходилось действовать по поиску и обезвреживанию немецких парашютистов, боевых групп, диверсантов, заброшенных в наш тыл со специальными заданиями. Вместе с нами бок о бок воевали пограничники.

…10 декабря 1943 года нас подняли по команде «Тревога».

В тот день минометная рота была придана стрелковым ротам – каждой роте по минометному взводу и действовала в составе разведывательно-поисковых групп. Руководили операцией работники Управления НКВД Смоленской области, которые хорошо знали местность, полностью владели оперативной информацией, имели навыки и многолетний опыт борьбы с подобным противником еще с довоенных лет.

Причиной для беспокойства и тревоги послужила информация о том, что неподалеку, километрах в десяти, местными жителями в воздухе были замечены парашютисты. Обратившись за разъяснением в штаб дивизии, командир батальона выяснил, что за последние двое суток наши самолеты в указанном районе в воздух не поднимались и тем более выброски никаких десантов не производили. Оставалось одно – к нам и-за линии фронта пожаловали «гости». А гостей по русскому обычаю положено «встречать».

В район предполагаемого приземления срочно были высланы розыскные группы. Одна из них, которую возглавил лейтенант Морозов, прочесывала местность возле сел Букаревщина, Яново, Юрчаки, Юрфа. И уже через два часа поступил доклад о том, что один парашютист пойман. В его вещевом мешке оказался полный комплект шпионского снаряжения и оборудования: карты местности с нанесенными на нее местами дислокации частей Красной Армии, гарнизонов, крупных железнодорожных станций,