Наутро нам предстоял трудный бой, от которого зависело очень многое в предстоящей операции. Поэтому командир дал нам возможность немного отдохнуть.

Только заснул – толчок в бок.

– Слышь, ефрейтор, – шепотом позвал меня Володя Воронин, – вставай! Всех секретарей комсомольских организаций – к парторгу батальона! Поднимайся живо, идем!

К тому времени мы с Ворониным уже успели подружиться. Он и я возглавляли комсомольские организации, но у него опыта в этом деле было гораздо больше, чем у меня. Я комсоргом был всего несколько месяцев, а Володя секретарствовал еще с учебного полка. Поэтому я часто донимал его расспросами: «Почему?», «Зачем?» и «Как?», а он терпеливо и доходчиво отвечал на все мои вопросы, обучая меня практике союзной работы.

Парторг батальона старшина Перяков Иван Сергеевич вместе с комсоргом батальона младшим лейтенантом Фильчаковым Дмитрием Федоровичем проводили оперативное совещание комсомольского актива. Подобные мероприятия накануне предстоящих боев стали у нас обычным явлением.

Обычно на них уточнялись задачи актива, обращалось внимание на обеспечение высокой боевой готовности, повышение политико-морального состояния, личной примерности комсомольцев, давались практические рекомендации по проведению воспитательной и союзной работы.

В этот раз, в оставшееся до начала операции время, нам было поручено провести комсомольские собрания с повесткой дня: «Задачи комсомольцев в предстоящем бою за город Смоленск».

В минометной роте оно прошло по-деловому, без лишних слов. Резолюция его была краткой: «Отомстить врагу за поруганную землю! Драться по-комсомольски! Освободить город Смоленск!»

Среди бойцов нашего батальона было несколько человек, у которых родственники проживали здесь до войны. Естественно, у наших товарищей было желание поскорее встретиться с родными или хотя бы узнать что – нибудь об их судьбе. Но пока город был в руках фашистов, никто не знал, живы родственники бойцов или нет?

Мы дали клятву освободить город во что бы то ни стало, чтобы эта встреча произошла как можно скорее.

Многие бойцы в тот вечер подали заявления в комсомольскую организацию с просьбой принять их в ряды юных ленинцев.

…5.00 20 сентября 1943 года.

Гром канонады артиллерийского и минометного огня возвестил о начале артподготовки. Вслед за ней началось наступление.

Части 31-ой Армии, наступая в направлении Сафоново – Ярцево, вышли на его северо-восточную окраину. Наш батальон двигался на некотором удалении от них.

Шедшие в авангарде первого эшелона части, рассекая оборону противника, клином, безостановочно продвигались дальше. Авиация наносила по позициям врага бомбовые удары. Изолированные друг от друга подразделения гитлеровцев ожесточенно сопротивлялись.

Настала очередь ввода в бой и нашего подразделения. Жарко пришлось тогда немцам от минометного огня. Цели накрывались точно, как на занятиях по огневой подготовке, будто бы это происходило не в скоротечном бою, а в спокойной учебной обстановке. Навыки, обретенные нами в предыдущих сражениях, со временем основательно окрепли и упрочились, принося свои результаты.

Командир минометной роты лейтенант Страхов Николай Евгеньевич облюбовал для своего КНП21 неброское место у перелеска.

Находясь на возвышенности, он наблюдал за полем боя и время от времени передавал по радиостанции и телефону распоряжения и команды.

С КП командира батальона поступила команда:

– Говорит сто первый! Николай Евгеньевич, «заварите чайку»! Да погуще, по-нашенски!

Комбат назвал координаты целей, по которым следовало нанести удары.

Склонившись над картой, Страхов точно рассчитал данные для стрельбы и через несколько минут я уже дублировал для батарей команду на открытие огня.

На позициях фашистов взорвалась земля. В воздух полетели бревна, доски – все то, что осталось от разрушенных нашим огнем щелей укрытия, перекрытий, блиндажей. Цели были накрыты точно, без «вилки», что считается у минометчиков верхом мастерства. Боевая задача была выполнена с первого залпа.

Стрелковые части под прикрытием артиллерийского и минометного огня продвигались вперед. А когда перед ними вдруг возникала стена автоматно-пулеметного и артиллерийского огня, и бойцам приходилось время от времени залегать, тогда наши «самовары»22, как их ласково называли в армии, вновь вступали в дело, подавляя все новые и новые огневые точки противника.

Глядя на происходящее, казалось, что сама земля вставала на дыбы. В воздухе повисли клубы дыма, гари, пыли, окрашенной в красновато-пепельный цвет. Возникало ощущение, что сам воздух пропитан порохом и кровью.

Фашисты неистово сопротивлялись. Каждый клочок пространства простреливался ими насквозь. Невозможно было поднять голову. Свистели пули, ложились рядом одна за другой в нескольких сантиметрах от наших тел. И хотя бывалые бойцы успокаивали нас не бояться «соловушек»,23 нам все равно было страшно.

Либо фашисты нащупали нас и методично обстреливали наши позиции, либо где-то засел снайпер. А возможно, плотность огня была настолько сильна, что металл падал с неба словно обильный дождь, покрывающий «влагой» каждый квадратный сантиметр площади.

Теория вероятности не выдерживала никакой критики. По ее логике все мы все должны были быть давно убиты, причем несколько раз, так как в одно и то же место падало несколько пуль, осколков от снарядов, хотя говорят, что мина дважды в одно и то же место не попадает.

Наиболее опасные участки преодолевались, где бегом, где ползком, где короткими перебежками.

Когда первая часть операции была выполнена, поступил приказ сменить огневые позиции, выдвинуться вперед. Минометы вновь переведены в походное положение. На протертых до крови плечах они доставлена к новому месту, откуда предстояло вести огонь.

Нормативы по развертыванию огневых позиций перекрыты в несколько раз. Вот когда мы вспомнили добрым словом своих командиров, заставлявших нас по несколько десятков раз, до полного автоматизма действий тренироваться, выполнять один и тот же прием, элемент упражнения или норматива.

Видимо, наши «самовары» основательно надоели фрицам, и они вычислили наши позиции, если вдруг решили перенести огонь многих своих орудий на нас. То здесь, то там рядом с нами стали появляться разрывы мин и снарядов. Фашисты методично «обрабатывали» участок местности. К счастью, никого не задело, – ведя минную дуэль, мы своевременно успели сменить прежние позиции и теперь наблюдали за тем, как бесплодно противник тратит боеприпасы. Главное правило у минометчика – дать залп и вовремя скрыться, было соблюдено. Бывали, конечно, и исключения из правил, когда приходилось вести огонь до последней мины, сражаться до последнего человека, но стоять там, где приказано.

К исходу 24 сентября мы наконец вышли к северо-восточной окраине Смоленска. Впереди – дым пожарищ. Город весь в огне. Вдалеке чуть видна голубая лента Днепра, разделяющая его на две части.

Фрицы вели по нам яростный огонь. Наши минометы для них как бельмо в глазу. Вскоре батальон понес и первые потери. Командир первого взвода по радиостанции доложил о гибели заместителя командира минометной роты лейтенанта Рыбалко и о тяжелом ранении старшины Шаманова.

Лейтенант Страхов отрешенным взглядом наблюдал за полем боя, нервно покусывая губы. Лицо его словно превратилось в камень. Ротный никак не мог поверить в случившееся. Гибель его боевого зама потрясла командира роты. Он так и продолжал держать в руках трубку телефонного аппарата, не замечая, как побелели костяшки его пальцев. Я осторожно высвободил ее из руки Страхова и положил на место.

Словно очнувшись, Страхов спросил:

– Как это случилось? – не решаясь сказать слово «погиб».

– Прямое попадание снаряда, товарищ лейтенант. Смерть мгновенная.

– Значит, не мучался?

– Никак нет.

Голос Страхова дрогнул, но затем вновь обрел прежнюю твердость и зазвучал все тверже и решительнее, с оттенком злости и ярости:

– За каждую каплю крови, пролитую нашими товарищами, фашисты зальются собственной, они утонут, захлебнутся в ней! Земля будет гореть у них под ногами!

Приказ его был краток:

– За смерть Рыбалко, за кровь Шаманова – ОГОНЬ!

…Боевого товарища мы похоронили на самом берегу Днепра. Он был первой нашей потерей. С него батальон начал печальный отсчет погибшим.

День и ночь шли бои на подступах к Смоленску. Нам с командиром роты за все это время несколько раз пришлось сменить КНП – с основного – на запасный, с запасного – на следующий, затем