Шрифт:
Закладка:
Занятия по боевой и политической подготовке проводились на открытом воздухе. Срывов не допускалось. Учебная дисциплина была жесткой.
Пищу принимали там же, под оборудованными навесами, поэтому в своих землянках мы появлялись лишь вечером, чтобы написать письмо родным, да подготовиться к завтрашнему дню: пришить новый подворотничок, очистить шинели от грязи, которая за день коростой покрывала наше обмундирование.
Кстати, о пище. Приготовленная в полевых кухнях, она была очень вкусной, с дымком. Отсутствием аппетита мы не страдали. Особенно после совершенного с полной боевой выкладкой 15-20-километрового марша, в процессе которого «попутно» несколько раз атаковали «передний край обороны противника», преодолевали завалы и разрушения, вступали в «бой» с невесть откуда появившимися на нашем пути «десантом противника», его разведкой. Поэтому аппетит после таких занятий был просто зверским.
День был заполнен занятиями до предела, времени у солдата, чтобы заняться своими личными делами, почти не оставалось, А если ты, помимо этого занят еще и общественной работой, то тебе можно только посочувствовать.
Володя Воронин вскоре определился как несомненный лидер молодежи, стал пользоваться громадным авторитетом и уважением у своих товарищей. Секрет заключался в том, что он во всем старался подражать своему командиру роты – лейтенанту Гарифуллину.
«…Гарифуллин сказал…» – этого было вполне достаточно, чтобы убедить каждого выполнить его распоряжение. Он использовал в обучении своих подчиненных свой главный принцип «Делай как я!». Первым атаковал «противника», колол его штыком, отбивал прикладом встречный удар, громогласно, в пример обучаемым, кричал: «Ура!».
– Когда громко кричишь, – говорил ротный, – во-первых, тебя враг начинает бояться, твоего порыва, силы духа, а во-вторых, сам о страхе забываешь. Он вместе с криком улетает!
Стрелял Гарифуллин мастерски, без промаха. Мог со ста метров превратить «яблочко» мишени в сплошное сито. И всему этому он учил своих бойцов.
Не было ему равных и на перекладине. Бывало, начнет крутить «солнышко» – все приходили любоваться его красивым, натренированным телом. А как виртуозно выполнял на спортивных снарядах упражнения Гарифуллин! Залюбуешься изящностью и легкостью, с которой он занимался на спортивном городке. Потом сами загорались азартом в гимнастике.
Очень многие подражали и старались перенять секреты его мастерства и выносливости. Да и сам он охотно делился им со всеми.
Всему этому и учился у своего командира Воронин. А когда сам все умеешь, да к тому же помогаешь товарищу, то вместе с этим приходит уважение, авторитет, дружба и лидерство.
Марш-бросок на 6 километров к месту проведения тактических занятий и обратно проводился у нас почти ежедневно. Впереди всегда был командир роты Гарифуллин. А кто является первым помощником командира? Конечно же, секретарь комсомольской организации, комсомольский вожак! А какой он вожак, если «умирает» на каждом кроссе или марш – броске? Поэтому само положение в коллективе обязывало Воронина быть в числе лучших, а не отстающих воинов.
Командиры обычно так говорили нам по поводу трудностей:
– Если вы пасуете перед трудностями сейчас, в учебной обстановке, то там, на фронте, вы подведете своих товарищей, поставите под угрозу выполнение боевой задачи всего подразделения, а возможно даже и части. Здесь вам помогут товарищи – «поднесут» вас до финиша, там – другое дело. Там некогда будет заниматься каждым из вас в отдельности, когда идет наступление. Все будут заняты главным делом. А вы превратитесь в живую мишень для врага, в объект охоты на «языка».
И нас «подтягивали» до необходимого уровня, чтобы мы потом могли успешно выдержать самую большую нагрузку, выполнить любую поставленную задачу.
С 6 часов утра до позднего вечера мы бегали, стреляли, ползали, атаковали передний край обороны «противника», метали тяжеленные болванки – гранаты. А сколько земли перерыли! В этом деле мы свободно могли посоревноваться с кротами.
Рано или поздно, но занятия заканчивались, наступало время обеда, и подразделения возвращались в лагерь.
…Однажды наша рота шла строем в столовую. На поляне уже дымилась полевая кухня, разнося по округе аппетитный, дразнящий запах супа и каши.
Внутри строя, в руке каждого из нас – котелок, а в нем положенная норма хлеба, выданная к обеду. Было принято, что вначале мы получали хлеб, а уже потом, у полевых кухонь нам выдавали первое, второе блюдо и компот или чай.
Идем, смотрим на хлеб, а слюнки так и текут. Нас каждую минуту подмывало взять и отщипнуть кусочек, чтобы незаметно положить в рот. Но мы знали, что жевать в строю запрещено. Не дай, Бог, старшина увидит, тогда неприятностей не оберешься. И все-таки, несмотря на это, мы тайком все же шли на соблазн. Смотришь, у одного рука потянулась ко рту, у другого, третьего. Но всевидящий старшина все замечал. Глаза у него на затылке, что ли?
– Боец Воронин, запевай!
И, повинуясь команде, Володя самобытным металлическим тенорком запевал:
– Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой… —
А ротный строй подхватывал:
– … Выходила на берег Катюша,
На высокий, на берег крутой.
С полным ртом, естественно, петь не можешь, поэтому затею с хлебом приходилось отставить.
Вот такую маленькую хитрость придумывал наш старшина. Вот такой урок преподавал он нам всем.
Кстати, сам старшина очень любил петь и прививал любовь к строевым песням всем своим подчиненным. Бывало, ведет строй и приятным баритоном затянет песню:
– Белоруссия родная,
Украина золотая,
Наше счастье молодое
Мы стальными штыками защитим.
И припев дружно подхватывали бойцы.
Было в песне что-то зажигательное, придающее новый прилив сил. И хотя незадолго до этого мы буквально валились с ног от усталости, но стоило нам было запеть, как она разом уходила. Песня была всегда и во всем настоящей спутницей солдата. Даже на войне ей всегда находилось достойное место.
…Рота готовилась к полковому смотру солдатской художественной самодеятельности. Её организаторами в роте были политрук Чурилов и комсорг Воронин. Именно они взяли на себя разработку программы, поиск талантов, подготовку номеров художественного творчества, их режиссуру.
Были отобраны энтузиасты песни, люди, имеющие определенные вокальные и литературные данные и способности, танцоры. С ними до позднего вечера занимались Чурилов и Воронин, готовя будущую программу. Постепенно образовался хор, затем – музыкальный ансамбль, состоящий из гитаристов, балалаечников, баянистов. Труд их не пропал даром. Рота на смотре заняла второе место.
День за днем проходило время в напряженной боевой учебе. Вчерашние новобранцы стали настоящими солдатами, заметно повзрослев и возмужав, окрепли не только физически, но и морально, духовно, стали собраннее.
Прошло три месяца. Наступил день принятия Военной присяги. И, хотя с того времени прошел не один десяток лет, он запомнился на всю жизнь.
6 ноября 1942 года. Канун 25 – ой годовщины Октября. Морозное утро. Полковой строй замер в ожидании командира полка. И вдруг раздалась команда:
– Полк, смир – р-р – но! Для встречи слева, на кра-ул!
Грянул «Встречный марш». Стройный и подтянутый майор, чеканя шаг, вышел на середину строя и доложил командиру полка о готовности личного состава к приведению к Военной присяге. Из строя на него смотрели не вчерашние юнцы, а настоящие мужчины, солдаты.
Священное кумачовое Боевое Знамя части гордо развевалось на ветру. Наступил самый торжественный и волнующий момент в жизни каждого из нас.
– Красноармеец Воронин! – скомандовал старший лейтенант Гарифуллин.
– Я!
– Ко мне!
– Есть!
Печатая шаг, твердо сжимая в руке ремень винтовки так, что аж костяшки пальцев побелели, Володя подошел к своему командиру.
На лице моего друга была такая сосредоточенность, что, казалось, будто бы он никого и ничего не замечал вокруг себя, кроме своего ротного и держащей в руке папки с текстом присяги. Володя словно отрешился от окружающего его внешнего мира.
– Я, сын трудового народа…
Несмотря на то, что мы все знали слова присяги наизусть, сам
