приоткрыл дверь. В образовавшуюся щель из уличных сумерек мгновенно просочился его друг Николай Канарейкин.

– Коля, – поразился Трегубов, – что ты тут делаешь? Разве начались каникулы?

Канарейкин осторожно прикрыл дверь и, ничего не говоря, подошёл к окну, внимательно всматриваясь в темноту на улице. Иван и Софья переглянулись.

– Ваня, – повернулся к Трегубову Канарейкин, – мне нужно с тобой поговорить.

– Давай поговорим. Ты приехал поговорить со мной? – растерянно спросил Иван.

– Tête-à-tête, – Канарейкин выразительно посмотрел на Софью.

– Я и так собиралась спать, – девочка задрала подбородок и собралась уже уйти.

– Погоди, – сказал Иван, он подошёл к сестре и забрал у неё фотографию. – Теперь иди.

Когда сестра вышла, Трегубов обратился к Николаю, который опять что-то высматривал в окне.

– Что там такое?

– Тише, – Николай отвернулся от окна и подошёл к Трегубову, – говори тише.

– Что случилось, скажи наконец? – полушепотом спросил Иван.

– Они нашли меня, – так же тихо ответил Канарейкин.

– Кто?

– Жандармы! Они были у меня сегодня с утра, потом я сразу сел на поезд, и вот я здесь. Думаю, они всё знают и просто играют со мной! – возбуждённо шептал Николай.

– Играют?

– Да. Они пришли ко мне и сказали, что я должен узнать, что думают в университете про «Освобождение труда». Это какая-то новая организация за границей, вместо «Народной воли», – так они сказали, – шептал Канарейкин. – Там Засулич, Плеханов, ещё кто-то… Но я то ничего не знаю об этом. Здесь какой-то подвох! Они хотят, чтобы я раскололся, а потом – каторга! Или, господи, ещё хуже! Что будет с мамой?

– Я понял, – Трегубов заговорил нормальным голосом. – Я не успел тебе сказать, а Илья Петрович, наверное, телеграфировал, чтобы было быстрее. А про маму нужно было раньше думать. Но тебе сейчас нечего бояться.

– Кто телеграфировал и куда, почему мне нечего бояться? Ничего не понимаю, – Канарейкин тоже перешел на нормальный голос.

– На тебя пришёл запрос от московских жандармов, – один из твоих бывших дружков рассказал им про тебя. Я пошёл к Илье Петровичу, во всем ему признался, и мы придумали, как тебя защитить от ареста. Оформили тебя осведомителем в полиции.

– Что! Что? Да вы тут, очертенели что ли?! – Канарейкин перешел сначала на крик, а потом снова зашептал, – Господи, это что же, как же я теперь буду, а вдруг кто узнает?

– Как буду, как буду… А вот так и будешь! Попишешь липовые отчеты несколько месяцев, а потом мы тебя уволим, зато ты будешь прикрыт навсегда.

Канарейкин сел на стул и запустил пальцы в волосы.

– Я теперь навсегда останусь как доносчик, как полицейский стукач на своих товарищей.

– По-твоему, лучше каторга? Или ещё что похуже? Про маму уже забыл? Петрович рискует, покрывая тебя.

– Ваня, не сочти меня неблагодарной скотиной. Я всё понимаю, и очень признателен тебе и твоему Петровичу. Но тебе, с твоим этим подходом к службе Отечеству, меня никогда не понять.

– А что тут понимать? Просто будь подальше от всего этого «освобождения», от всего. Хватит, надо взрослеть уже, это не игры! Лучше скажи, ты надолго в Тулу?

– А что?

– Да так. Помнится, ты говорил, что, когда ходил брать уроки верховой езды, познакомился с каким-то знающим человеком, экспертом по скачкам.

– Ваня, – забеспокоился Николай, – не надо тебе всего этого, поверь мне!

– Ты о чём? – не понял Трегубов.

– Все эти скачки – они ломают судьбы людей. Извини меня, но вспомни своего батюшку!

– Да о чём ты? Брось! У меня расследование, конь пропал. Нужна консультация и всё.

– Прости, – сконфуженно сказал Николай, – подумал, что тебе нужно информацию получить, кто фаворит, на кого ставить.

Трегубов только фыркнул в ответ.

– Хорошо, я, конечно, помогу тебе. Если он ещё в Туле, то устрою встречу. А сейчас пойду обрадую своих, – никто не знает, что я в городе.

На пороге Николай остановился и положил руку на плечо Ивана:

– Я правда благодарен тебе. Тебе и Михаилу. Никогда не забуду, что вы тогда сделали для меня.

Канарейкин повернулся и исчез в темноте, а Трегубов медленно закрыл дверь. «Какой нервный день выдался», – подумал Иван.

13.

Трегубов торопился. Он быстро прошел Владимирскую и Площадную, затем повернул налево и вышел на Киевскую улицу. «Канарейкин, наверное, меня проклинает уже»,– подумал Иван. Столбов заставил его писать отчёт о задержании Платона, поэтому Трегубов катастрофически опаздывал. Он ускорил шаг: слева показалось Всехсвятское кладбище и тюремный замок. Холодок пробежал по спине урядника при воспоминании о его пребывании в камере и допросе Истомина. Впереди он заметил фигуру своего друга, который ходил туда-сюда.

– Ну, сколько можно ждать? – близко посаженные глазки Николая укоризненно смотрели сквозь очки.

– Извини, служба, – ответил слегка запыхавшийся урядник.

– Я же договорился с человеком, а ты меня подводишь. Идём.

На полпути к беговому кругу друзья встретили элегантно одетого мужчину с тростью. Блестящие ботинки и модный серый костюм в клетку дополняла небольшая шляпа в тон костюма. Он остановился, поджидая Канарейкина и Трегубова.

– Владимир Сергеевич, извините, – сразу начал оправдываться Канарейкин.

– Это я виноват, задержался на службе, – вступился за друга Трегубов и представился, – Иван Иванович Трегубов, урядник.

Владимир Сергеевич с любопытством посмотрел на полицейского и улыбнулся, при этом его острые ухоженные усики выпрямились в одну линию.

– Очень приятно, Иван Иванович. У меня, к сожалению, кончилось время, – доставая, а затем пряча в кармашке жилета часы, сказал Владимир Сергеевич, – но мы с Вами можем переговорить по пути в центр города, согласны?

– Конечно. Николай сказал, что Вы хорошо разбираетесь в лошадях и в скачках, – уточнил Иван, когда они повернулись и пошли втроем назад.

– Кое-что знаю, – подтвердил мужчина в сером костюме.

– Я пытаюсь разобраться в пропаже коня, – пояснил Трегубов.

– Речь, конечно, о Буцефале? – угадал Владимир Сергеевич

– Да. Это настолько популярная тема? Мне кажется, все об этом знают.

– История, действительно, таинственная, и наделала в городе много шума. Но мой интерес в первую очередь – это сам конь.

– Настолько он уникальный?

– Говорят, что да. Очень ожидал его увидеть на скачках. Так жаль, что он пропал.

– А как Вы думаете, почему украли именно его, хотя было два коня в конюшне, и по цене они не значительно отличаются? Продать известного коня, которого все ищут, сложнее, чем обычного. Или нет?

– Вы сами, Иван Иванович, и ответили на свой вопрос. Жеребца украли не для продажи.

– Для чего же тогда? Для разведения? Для скачек?

– Я думаю, для скачек, – Владимир Сергеевич смахнул тростью с дороги опавшие листья.

– Но как можно выставить на скачки коня, которого все знают? – удивился Николай,