Шрифт:
Закладка:
– А мы…
– Старуха мне как-то сказала, что ей очень не нравится то, что мы делаем. Но она понимает, что и наша работа стране очень нужна. Она нас сравнила с ассенизаторами – но, говорит, если дерьмо никто чистить не будет, то страна просто в говне утонет. И поэтому она готова нам всячески помогать. То есть тоже готова стать говночистом… а мы – мы ее от этой обязанности стараемся освободить.
– То есть она хочет быть чистенькой…
– Она готова в любой момент хоть с головой окунуться в наше дерьмо. Это мы стараемся ее от этого дерьма отодвинуть. А она, со своей стороны, старается сделать так, чтобы мы в этом дерьме не утонули. И знаешь, мне иногда даже кажется, что она свою часть работы делает лучше, чем мы свою…
– А вот это непонятно. Ты что конкретно имеешь в виду?
– Она просто старается, и успешно старается заранее уменьшить количество дерьма, которое нам разгребать приходится. Взять того же Голицына: князь, на Советскую власть у него зуб вот такой… был. А теперь он работает над тем, как добывать очень редкое, но исключительно ценное сырье – и, главное, он до глубины души осознает – благодаря Старухиной работе, кстати – что любимым делом он занимается исключительно благодаря этой Советской власти. Или Пальчинский: ведь откровенным антисоветчиком был – а сейчас уже третий металлургический завод строит.
– Третий – это где?
– Третий – это как раз в Биро-Биджане. Неподалеку от строящегося ГОКа. С тамошнего химзавода к поселку трубу тянут, чтобы газ подавать, а завод как раз на газу работать и будет. Это совершенно новая технология, Тевосян от нее в восторге – а в Биро-Биждане завод полностью на ней и выстроен будет. Сейчас на заводах, которые этот Пальчинский выстроил, уже производится больше двух миллионов тонн стали, то есть чуть больше шестой части того, что у нас есть – а у него амбиции до конца пятилетки обеспечить уже больше трети общесоюзного производства. Не нынешнего, а на конец пятилетки! То есть был откровенный враг – стал не просто друг, а друг и защитник, и это, наверное, самый заметный пример. А за менее заметными – на любой химзавод зайди и смотри: каждый второй рабочий – из раскулаченных семей. Которые к тому же в Прииртышье хлеб стране выращивают, причем столько, сколько черноземной Украине и не снится…
– Ну вот и попраздновали… а других пластинок нет?
– Можно и патефонные сюда ставить, для этого вот этот рычажок нужно на другую сторону перевернуть. А таких, винилитовых, пока больше сделать не успели. Но Старуха пообещала к концу месяца еще с десяток названий выпустить. Впрочем, очень помалу: сейчас на Лабораторном заводе у них только один пресс ручной их штампует. Но к Новому году и завод новый заработает, там уже больше десятка полуавтоматических прессов поставят. Так что в следующем году «Мелодия» одна даст стране десять миллионов пластинок с гарантией.
– Какая мелодия?
– Это Старуха так новое предприятие по производству пластинок назвала. А что, название подходящее, да и эмблему она нарисовала в тему.
– Так она еще и художница у нас? Ты мне ее эмблему покажи, перед тем, как их на пластинки ставить начнут.
– Поздно, они уже на каждой пластинке, вот, смотрите.
И Иосиф Виссарионович с некоторым удивлением уставился на хорошо известное Вере Андреевне из «прошлой жизни» изображение…
Митрофан Иванович Неделин праздник провел хорошо. Даже очень хорошо: пятого числа школа, работающая на полигоне «Капустин Яр», выпустила уже четвертый сводный батальон противотанкистов, и за это страна наградила начальника полигона орденом Красной Звезды. Заслуженно наградила, ведь подготовка ракетчика-противотанкиста было делом исключительно непростым, а полигонный завод, на котором восстанавливались и перезаряжались учебные ракеты, постоянно требовал особой заботы. Да, ракеты были холостые – но ракетный порох-то был совершенно настоящим! А чего стоил сбор использованных проводов…
Но в стране теперь было семьсот пятьдесят подготовленных отделений, и в каждом отделении любой из трех бойцов мог («с вероятностью в девяносто процентов», как указывалось в наставлении по использованию ракет) уничтожить любой танк врага. И каждый умел не только навести ракету на цель, но и управлять небольшим автомобильчиком, на котором это отделение передвигалось. Автомобильчик был крошечный, с двенадцатисильным дизельным мотором и управлялся как мотоцикл – зато он мог проехать даже там, где любой другой автомобиль просто не проехал бы. Правда, кроме трех бойцов и четырех ракет он ничего больше перевезти не мог – однако и при этом, по мнению Митрофана Ивановича, батарея противотанкистов, состоящая из четырех отделений, по огневой мощи превосходила батарею шестидюймовок из шести орудий…
А уж новые ракетные установки, смонтированные на тяжелых грузовиках, превосходили полный артиллерийский полк. И при этом безо всяких лошадей могли перемещаться на одной заправке на триста километров!
Вот только готовить артиллеристов-ракетчиков было делом не только утомительным, но еще и исключительно дорогим. Но все же в первую очередь – утомительным, и утомляться приходилось еще до начала собственно обучения: например, из кандидатов в противотанкисты удавалось отобрать лишь одного, к обучению годного из полного армейского взвода. А уж найти умелых водителей тяжелых грузовиков…
На полигоне имелась еще и школа военных водителей, в которую принимали хорошо если каждого десятого из тех, кто хотел в нее попасть. А вот из выпускников этой школы – то есть парней, которые грузовиком умели управлять довольно неплохо – к управлению ракетоносцами допускался хорошо если каждый пятый. Потому что одно дело – вести грузовик хоть по паршивой, но все же дороге, и совершенно другое дело – провести тяжелую машину по абсолютному бездорожью в степи или тем более в лесу. Правда, леса на полигоне не было…
Зато лес был на другом полигоне, на далекой Вологодчине – и теперь этот полигон тоже передали под управление Митрофану Ивановичу. И теперь он, закончив празднование, отправился «принимать хозяйство» далеко на север. Ну а так как время для военных было очень дорого, отправился он туда на самолете. Просто потому, что самолет гораздо быстрее поезда – но и у самолета есть свои недостатки. Так что десятого ноября Митрофан Иванович все еще сидел на аэродроме в подмосковном Монино и изо всех сил старался не наорать на