– Мария, – обратился к Мирзоевой кто-то из профессоров, – вы знаете эту пьесу?

– Нет, это что-то джазовое, но я раньше ничего подобного не слышала. И, откровенно говоря, я бы так сыграть не смогла бы без долгих репетиций, а эта девушка… Теперь понятно, как она смогла сочинить свою «Поэму»: у нее очень хорошая школа. И, думаю, ей действительно в консерватории делать нечего, разве что преподавать…

На самом деле Вера Андреевна просто в детстве получила довольно неплохое музыкальное образования, но ничего сверхъестественного: слегка «усиленная» – стараниями отца – обычная школа «благородной девицы». Да и усилена она была разве что уроками игры на лютне. А пьесу, ставшую именем нового фортепьянного стиля, она выучила для собственного удовольствия уже вернувшись в СССР – после того, как мужу кто-то из американских инженеров подарил пластинку. Причем выучила исключительно, чтобы самой себе доказать, что «и она так может».Правда, Буги-Вуги на кабинетном рояле звучала не так, как на гарнизонном пианино, но получилось все же неплохо.

То есть терпимо, и Вера, прослушав несколько раз запись собственного исполнения, пришла к выводу, что «чего-то здесь не хватает». А чего конкретно – первыми об этом узнали инженеры с Лабораторного завода. Но пока кроме них об этом больше никто не знал. А вот Вера Андреевна об этом знала давно, просто внимания раньше не обращала. Но когда приспичило…

У учительницы литературы Иды Самсоновны сын играл в школьном ансамбле, и этот ансамбль выступал на каждом школьном празднике. А так как актовый зал размещался, как и кабинет химии, на третьем этаже, то само собой вышло, что все инструменты в кабинете химии и хранились: в школе только в трех кабинетах имелись отдельные комнатки для хранения разного инвентаря, но лишь в кабинете химии эта комнатка крепко запиралась…

После того, как закончилась праздничная демонстрация, товарищ Сталин, Лаврентий Павлович, Валентин Ильич и еще несколько «ответственных товарищей» поехали отмечать праздник в Кунцево, в недавно выстроенный новый дом Иосифа Виссарионовича. Там Валентин Ильич «торжественно вручил» Сталину подарок – новенький электрофон, а Лаврентий Павлович в довесок к аппарату подарил новенькие пластинки.

– Ну что же, вы так много про свой электропатефон рассказывали, что было бы неверно не послушать, как он играет.

– Это не совсем электропатефон, – немного замялся товарищ Тихонов, – то есть это не тот аппарат, который сегодня начали продавать в магазинах. Такие тоже будут продаваться, еще до нового года будут, но такой аппарат будет много дороже. Хотя я думаю, что очень многие их купить захотят. А пока мы такие аппараты изготовили для музыкантов из консерватории, которые первые пластинки записали, еще несколько штук… Вы сами посмотрите: пластинку надо положить вот сюда…

– Я выгляжу настолько глупым?

– Нет, конечно, но тут все немного необычно… я чуть позже покажу, когда… если мы до симфонии доберемся. Вот этим рычажком мы указываем размер пластинки… этот размер называется «миньон». Снимаем аккуратно защелку и двигаем вот этот рычажок от себя, до щелчка двигаем. Всё, сейчас заиграет…

Диск проигрывателя начал неторопливо вращаться, затем тонарм приводнялся, плавно довернулся до нужного места и очень аккуратно, как показалось Сталину, опустился на пластинку. И спустя несколько секунд заиграла музыка.

– Тут написано, что музыка Новиковой, это кто? Я о таком композиторе раньше не слышал.

– И не услышите, это вообще не композитор, а студентка – пока студентка – консерватории. Она Старухе оркестровку делала… то есть начинала делать, а полную оркестровку консерваторские профессора чуть ли не всей стаей делали. Я это слышал… пришлось слышать: они у Старухи в квартире этим занимались. Ох и крику там было!

– Интересно, а из-за чего они кричали?

– Да Вере постоянно что-то не нравилось… то есть не кричали они, конечно, а просто спорили – но спорили громко. Зато вот сделали.

– «Последняя поэма»… интересное название. А почему последняя?

– Это стихотворение индийца Рабиндраната Тагора…

– Знакомое имя. Ему же Нобелевскую премию за стихи дали?

– Да. Только это не стих сам по себе, а отрывок из его романа. Там несчастные влюбленные друг другу письма в стихах писали, и вот это – последнее письмо девушки. И последнее вроде как в книге. То есть песня – это часть того письма…

– Хорошее письмо… Вроде и печальное, но полное надежды на светлое будущее. А кто переводил? Он же, если индус, наверное на хинди писал?

– На бенгальском, но это неважно. Как я понял, Старуха его перевела с британского издания, то есть с английского.

– И музыку написала, и стихотворение перевела… Какая у нас разносторонняя Старуха-то оказывается!

– Да уж… ведь даже громкоговорители для этого электрофона сделаны из магнитов, которые она придумала. Не все, а вот эти, самые маленькие. А так как магнитов таких очень мало, то массовые электрофоны звук дают похуже. Не чета, конечно, патефонам – их и сравнивать даже неприлично, но все же похуже. В два примерно раза, как специалисты говорят: в этих частоты до двадцати килогерц обеспечиваются, а там максимум двенадцать.

– Принесите мне для сравнения… это не срочно, конечно. А таких магнитов побольше производить мы что, не в состоянии?

– Старуха говорит, что нужен редкий металл, – ответил Сталину Тихонов. – А еще она говорит, то три четверти мировых запасов этого металла находится во Внутренней Монголии…

– Мы вроде этот вопрос уже рассмотрели, – поморщился Сталин, – не будем к нему сегодня возвращаться. А ты серьезно думаешь, что Старуха нужна как переводчик с… с моего языка на язык товарища Чойбалсана? Товарищ Ринчино в этим не справится?

– Товарищ Ринчино слишком уж бурят, – высказал свое мнение Берия, – а у Чойбалсана с бурятами сильные разногласия… по национальному вопросу. А Старуха… нет, она не годится. Она о людях слишком хорошо думает.

– Ну да, ходит тут и зудит: дайте ей пострелять по человечкам…

– Если бы я хоть на секунду решил, что она это всерьез говорит… Нет, она действительно слишком хорошо о людях думает. Но это тоже хорошо, вон, теперь и консерваторские все на нашей стороне. А знаешь почему? Потому что