рвется вперед, что его не удержишь!

– Скажи ему, что, если не будет вести себя как следует, мы отправим его в конюшню – это такой темный сарай, где хранят метелки.

– Не могу, – грустно ответил Джастин. – У него в ушах нет дырочек, поэтому он меня не услышит.

Сын с топотом и грохотом поехал из комнаты в холл, и Феба крикнула ему вслед:

– Придержи Сплинтера, а то собьет с ног горничную или опрокинет вазу!

– Скоро подойдет Рейвенел, – напомнил Себастьян и, заметив, как Феба беспокойно теребит потертую обивку на подлокотнике кресла, участливо спросил:

– Тебя что-то беспокоит?

– О… – Феба пожала плечами и разгладила обивку. – Все эти два года я позволяла Эдварду Ларсону управлять поместьем Клэр так, как он считает нужным, а теперь жалею, что не пыталась в это вникнуть. Пора уже начинать мыслить как хозяйке поместья, хоть для меня это ничуть не легче, чем петь в опере. Но, надеюсь, все-таки справлюсь.

– Конечно, ты же моя дочь.

Отец всегда находил нужные слова, чтобы ее подбодрить.

В комнату вошел Уэстон Рейвенел: короткое пальто внакидку, потертые брюки, рубашка без ворота, кожаные сапоги в таком плачевном виде, что никакой ваксой уже не поправишь. Увидев его, такого высокого, широкоплечего, сногсшибательно красивого даже в простой рабочей одежде, Феба едва не лишилась чувств.

Позавчерашний ужин, долгий и роскошный, так легко и просто сблизивший их, теперь казался сном. Она была так воодушевлена, болтала без умолку, должно быть, все от вина, вела себя по-дурацки: слишком много смеялась. А еще сказала мистеру Рейвенелу, что разучилась получать удовольствие от еды, а сама набросилась на ужин из двенадцати блюд, словно изголодавшаяся лондонская извозчичья лошадь. Господи, куда девалась ее обычная сдержанность? Почему бы не придержать язык?

Лицо у нее запылало – даже чувствовалось, как горят щеки.

– Доброе утро, миледи, – пробормотал Уэстон, склоняясь перед ней в поклоне. Затем повернулся к ее отцу: – Доброе утро, Кингстон.

– Уже заступили на вахту? – спросил Себастьян.

– Нет, я ездил в восточную часть поместья взглянуть на каменоломню. Мы разрабатываем месторождение редкой гематитовой руды, и… – Тут, заметив, что Джастин со своей лошадкой прячется за диваном, Рейвенел остановился, небрежно перенес вес тела на одну ногу и продолжил с показным недовольством: – Похоже, кто-то впустил в дом лошадь. Какая досада! Когда эти животные попадают в дом, от них совершенно невозможно избавиться. Попрошу домоправительницу расставить во всех углах специальные ловушки и приманки с морковкой!

Морда лошадки показалась из-за дивана и дала понять, что предложение ей не подходит.

– Не надо морковки? – переспросил мистер Рейвенел, осторожно продвигаясь к дивану. – А как насчет яблок?

Ответ опять был отрицательный.

– Может быть, кусочек сахара?

– Сливочные пирожные! – послышался из-за дивана приглушенный тоненький голосок.

– Сливочные пирожные! – со злодейским удовлетворением в голосе повторил Уэстон. – Ну конечно! Вот перед чем лошади не могут устоять! Вот сейчас я ее поймаю, и тогда…

Он нырнул за диван, и тут же оттуда послышался визг, хохот и звуки возни.

Феба сразу двинулась к дивану, чтобы вмешаться: Джастин не привык общаться со взрослыми мужчинами за исключением деда и дядюшек, но отец, улыбнувшись, остановил ее легким прикосновением руки.

Мистер Рейвенел, взъерошенный и помятый, поднялся из-за дивана и произнес самым любезным тоном:

– Прошу прощения, мне кажется или что-то зацепилось за мой сюртук?

Изогнувшись, он повернул голову и обнаружил у себя на спине Джастина: тот повис на нем, как обезьянка.

Фебу поразило, что ее сын так легко начал игру с почти незнакомым человеком. Невольно она сравнивала его с Эдвардом Ларсеном, который не любил детских игр и ребяческой возни.

– Ну что, идем? – спросил мистер Рейвенел у сэра Себастьяна.

– Я пойду с вами, – вызвалась Феба. – Если не возражаете.

– Буду рад, миледи, – с непроницаемым лицом ответил мистер Рейвенел.

– Джастин, – позвал Себастьян внука, – пойдем со мной. А мистер Рейвенел пусть сопровождает маму.

Феба бросила на отца раздраженный взгляд, но тот сделал вид, что не заметил.

Уэстон, присев, спустил со своей спины Джастина и подошел к Фебе.

Кажется, отец говорил, что выведет ребенка на улицу, но она мало что слышала. Сквозь оглушительный стук ее сердца едва прорвался тихий голос мистера Рейвенела:

– Надеюсь, вас к этому не принудили?

– Нет… я хочу пойти.

Хриплый смешок взбудоражил ей нервы.

– Звучит с энтузиазмом овечки, которую ведут на первую стрижку.

Смотрел он не насмешливо: скорее, дружелюбно, и Феба, немного расслабившись, призналась:

– Меня смущает, что вы очень быстро увидите, как мало я во всем этом понимаю. Боюсь, вы подумаете обо мне дурно, решите, что я ничего не знаю, потому что знать не хочу.

Несколько секунд мистер Рейвенел молчал, а когда заговорил, голос звучал очень мягко.

Феба удивленно моргнула, ощутив, что он приподнимает ее голову за подбородок, лицом к себе. От прикосновения его пальцев, сухих и теплых, пошли мурашки по всему телу. Это было как наждачная бумага и шелк. Костяшки двух его пальцев легко, как пушинки, прижались к ее шее. Она смотрела в его необыкновенные синие глаза и чувствовала, как между ними рождается нечто таинственное и новое.

– У вас на руках был тяжелобольной муж и маленький сын, – возразил он мягко. – Где тут заниматься чем-то еще? Думаете, я этого не понимаю?

Феба судорожно сглотнула, и он, заметив это, медленно убрал руку, а она едва выговорила:

– Спасибо.

– За что же? – Он подставил ей локоть, и она положила на него руку, сжав в пальцах тонкую ткань сюртука.

– За то, что не критикуете, хоть я и дала для этого прекрасный повод.

– С моей ли историей кого-то критиковать? Быть может, я негодяй, но не ханжа.

– Вы очень суровы к себе. Что такого непростительного вы натворили в прошлом?

Они уже вышли из дома и ступили на широкую гравийную дорожку, огибавшую особняк.

– Ничего особенного, просто долгие годы вел разгульную и бесполезную жизнь.

– Но теперь ведь вы изменились?

– Только внешне, – с саркастической усмешкой ответил Уэстон.

Утренняя прохлада быстро сменялась жарой, в воздухе висели сладкие запахи клевера, травы и пастбища. С живой изгороди раздавались трели лесной завирушки, а с верхушек деревьев – щебет малиновок.

Сэр Себастьян и Джастин уже ушли далеко вперед и свернули с тропы к теплицам в глубине сада. Поодаль виднелись скотные дворы и сараи, а за ними возвышались крестьянские дома.

Феба постаралась представить, о чем могла бы спросить деловая женщина.

– Ваш подход к управлению земельными угодьями… все эти современные методы, техника… Эдвард Ларсон говорил мне, что это называется интенсивным земледелием и требует больших расходов. Многие