с проникновением на территорию сирийского посольства совершенно недопустим. Это чересчур даже для тебя, Слава! Территория любого посольства — это территория их страны. Их, Слава, не нашей! За такое с тебя не только погоны снимут, за такое ты головы лишишься.

— Почему только я?

— Да потому что ни я, ни Коля с Юрком на твою авантюру не подпишемся. Подумай сам, каковы для нас будут последствия, если мы не справимся с очередной задачей и не выясним, кто пытался подбросить компромат президенту США? В худшем случае мы лишимся погон, но скорее всего нас просто переведут из элитной группы «Дон» в обычное подразделение. И все, Слава, все! А вот если нас застукают в посольстве Сирии с мешком на плече, в котором с кляпом во рту томится посол Башар Хаддад, нам хана, Слава. Нас не просто погонят по этапу в Сибирь, нас в прямом смысле отдадут на растерзание львам! Я слышал, в Сирии такое практикуется. Отправил неугодного в клетку ко львам, и все, даже косточек не останется.

— Не мели ерунды, Саша, никто в Сирии львам людей не скармливает. И вообще, я не предлагаю проникнуть в посольство. Я пытаюсь придумать план, как подобраться к Хаддаду на нейтральной территории. Если он запросто месяц в Казахстане пробыл, значит, есть шанс застать его вне территории посольства.

— И что ты будешь делать, когда встретишься с Хаддадом вне стен посольства?

Ответить Богданов не успел. Зазвонил телефон, и подполковник снял трубку.

— Слушаю, — коротко сказал он.

— Интересующий вас объект в данный момент находится в дачном поселке Николина Гора. — Голос полковника Старцева звучал сдержанно.

— Нам дают «зеленый свет»? — так же сдержанно спросил Богданов.

— Мы это уже обсуждали, Слава, так что не задавай лишних вопросов. — Старцев уклонился от прямого ответа, и Богданов понял, что говорить открыто он по каким-то причинам не может. — До Николиной Горы езды чуть больше часа, если выехать сейчас, сэкономите время. Через пятнадцать минут к гостинице подъедет черная «Волга», номерные знаки А 46 55 СА. Водитель передаст тебе пакет.

И Старцев бросил трубку, не дождавшись ответа подполковника.

— Что там? — спросил майор Дубко.

— Полковник выяснил, где сейчас находится Башар Хаддад, но, насколько я понял, с руководством он наш план не согласовывал, — ответил Богданов.

— И что ты собираешься предпринять?

— Буди бойцов, едем в поселок Николина Гора.

— Воровать лицо с дипломатической неприкосновенностью? Ты в своем уме, Слава?

— Ничего, Саша, прорвемся.

— Да что с тобой говорить, заладил одно: прорвемся, все будет хорошо. Ничего хорошего из этого не выйдет, помяни мое слово.

— Так! Мне твое нытье надоело. Если боишься, оставайся здесь. Можете все оставаться, я сам справлюсь. — Богданов вышел из комнаты. От сильного удара дверь отскочила к стене и, закрывшись, громко хлопнула.

— Да погоди ты, малахольный! Никто тебя одного не отпустит! — Дубко бросился вслед за другом.

Он заскочил в общую комнату в тот момент, когда Богданов уже взялся за дверную ручку. Дубко с досадой выругался:

— Стой, тебе говорят! Нашел время обиду выказывать.

— Дело не в обиде. — Богданов остановился, оперся спиной о стену. — Ты прав, Саша, я не имею права так вас подставлять. Я командир, ответственность за выполнение операции лежит на мне, значит, и рисковать должен я один.

— Ну уж нет, так дело не пойдет! Мы с тобой оба офицеры, оба давали клятву, значит, и ответственность делим пополам.

В пылу спора оба не заметили, как перешли на повышенные тона. На шум из спальни вышел Коля Дорохин, за ним подтянулся и Юра Казанец.

— Чего дебоширите ни свет ни заря? — протирая глаза, задал вопрос Дорохин.

— Тебя это не касается, — отрезал Дубко. — Идите спать, мы будем ближе к обеду.

— Это что еще за новости? — С Казанца мигом слетел сон. — Сами на задание собираетесь, а нас спать оставляете? Хорошее дело.

— Ладно, хватит темнить, давайте сейчас все сядем и спокойно обсудим, что вас так завело еще до рассвета. — Дорохин, не слишком церемонясь, подхватил Богданова под локоть и утянул за собой на диван.

— А вот это правильное решение. — Казанец одобрительно кивнул и проделал ту же операцию с майором Дубко.

Когда все оказались на диване, Дорохин сложил руки на коленях и произнес:

— Выкладывай, командир, что изменилось, пока мы с Юрком спали.

— Все вы знаете, что я ходил к полковнику Старцеву за разрешением на разработку новой версии, — начал Богданов. — Также вы все согласились с тем, что изготовить компрометирующую пленку, найденную в апартаментах президента Никсона, могли сирийцы, а точнее, лицо с дипломатической неприкосновенностью Башар Хаддад. По моей просьбе полковник Старцев выяснил, где на данный момент находится нужный нам автомобиль и его хозяин.

— Так это отличная новость, — перебил командира Казанец. — Раз мы знаем, где Хаддад, нужно собираться.

— Я тоже такого мнения, — продолжил Богданов. — Но есть нюанс.

— Та-а-ак! Все ясно, — протянул Дорохин. — Дальше пойдут подводные камни.

— Пойдут, Коля, — подтвердил Богданов. — Думаю, вы уже поняли, куда дело повернулось. Официального разрешения на общение с дипперсоной Башаром Хаддадом мы не получили. Да, мы знаем, где он находится, но прийти к нему от лица Комитета государственной безопасности мы не можем. И в случае если наш расчет на то, что у Хаддада рыльце в пушку и его можно взять на испуг, не оправдается…

— Дальше можешь не продолжать, командир. — Казанец снова перебил командира. — Все, как обычно: идите, парни, навоз разгребать, только вилы и перчатки мы вам не дадим. Голыми рученьками копайте, а потом, если повезет, отмоетесь.

— Поэтично сказал, — протянул Дубко, удивленно глядя на Казанца.

— Станешь тут поэтом, — хмыкнул Казанец. — Говорят, в застенках поэзия крепко выручает.

Фраза прозвучала обыденно, как-то даже рутинно, но Дубко мысль насмешила. Пару секунд он пытался сдерживаться, но потом не выдержал и громко расхохотался.

— Поэзия в застенках помогает, — хохоча, произнес он. — Вот уморил! Большей тупости я в жизни не слышал.

— Да пошел ты, — огрызнулся Казанец, но смех товарища звучал так заразительно, что и он не выдержал и засмеялся. Сквозь смех он продолжал отстаивать свою теорию. — Видно, о тюрьмах ты знаешь поменьше моего, майор. А мне доподлинно известно, что некоторые заключенные начинают писать стихи или поэмы и выходят из застенков знаменитыми писателями.

— Ох, уморил! Знаменитыми писателями? И кто же, по-твоему, знаменитый писатель из застенков? Назови хоть одного, — в дискуссию вступил Коля Дорохин.

— Да таких уйма. Взять хотя бы декабристов! Рылеев, Одоевский, Бестужев-Марлинский, Кюхельбекер…

— Кто-кто? Кюхель… Квюхель… Кухербекер? — нарочно коверкая фамилию, стал дразнить Казанца Дорохин.

— Вон на кого замахнулся, на декабристов! — вторил Дорохину Дубко. — Выходит,