Шрифт:
Закладка:
Весной 1939 г. Толя окончил 7 классов и у нас уже не жил. Его заменила Рая, перешедшая в 5-й класс. Она была приставучая и иногда получала от меня тычка, за назойливость. Но главные выяснения отношений происходили у них с Витей. Рая, рослая и крепенькая девочка, была способна дать сдачи. Но Витя был агрессивен, быть побежденным не любил, и сражения между ними возникали постоянно. Конечно, у нас с Витей она была некоторым инородным организмом только в силу своей девчоночьей сущности. Водиться с девчонкой мы презирали, а ей в чужой деревне сойтись с подругами было трудно. До сих пор помню ее надоедное бормотание: «Посмотри, вон, вон играет. Дует, плюет на меня», — твердила Рая и не могла затвердить «Бесы» Пушкина, а я через нее помню это до сих пор. Для меня тогда не составляло труда запомнить такие вещи с одного раза. А Толя в 8 классе учился в Ряжске и проживал у каких-то наших родственников. После уроков путь его пролегал через обширную зону пристанционных путей. Среди них был какой-то открытый склад со стеклянной тарой. Толя брал две бутылки в портфель, сдавал их в магазине и на выручку шел в кино. В учебе он уже сознавал свою силу и недоумевал, почему он не может добиться отличной оценки по физике. Учитель объяснял, что физики вы не знаете и знать не можете по определению. А что все-таки надо сделать, чтобы получить по физике «отлично», вопрошал Толя. Физик предложил для начала перерешать все задачи, имевшиеся в учебнике. Восьмиклассник Толя в отдельной тетради решил все задачи из учебников за 8, 9 и 10 классы. Но и тогда физик сказал: «Нет, все равно ты физики не знаешь». В 9 и 10-й классы Толя ходил уже пешком в школу с. Петрово, за 6 км от дома. Здешний физик его не утруждал:
— Тетрадь принес?
— Принес.
— Оставь ее и иди домой.
Осенью 1939 г. у нас появился вербовщик, вербовал на новое место жительства заселять вольный Дальний Восток. Рассказывались небывальщины о привольном житье и сказочных богатствах края. Отец загорелся идеей свободы, мать была категорически против. Тетя Анюта тоже всячески отговаривала. Но тогда при переселении полагались льготы: некоторые подъемные в виде помощи в постройке дома, освобождение от налогов на 8 или 10 лет. А надо сказать, тогда колхозник как владелец огорода или его пользователь должен был платить какой-то денежный налог и независимо от наличия живности на подворье вносить натурой определенное количество мяса, яиц, молока. Видимо отца именно это привлекло больше всего. Возможно и надоевший хвост славы некоего подкулачника сыграл свою роль.
На зиму мужики уехали осваивать новое место. Мать была в недоумении. Ее пугала вероятная отдаленность от культурных центров и невозможность в связи с этим дать детям надлежащее образование. Тетя Анюта вообще советовала ей не ехать вслед за отцом: «Никуда он не денется! Вернется!» И все же к маю 1940 г. мы стали собираться. Собрали скарб, замуровали кирпичной кладкой с отдушинами окна и дверь в надежде вернуться и тронулись. В Кораблине при станции собрался нас целый табор. Шум, крик, ругань, детский плач. К вечеру подогнали состав из товарных вагонов с устроенными нарами, и мы погрузились. Вагон был четырехосный. По торцовым стенкам нары были трехэтажные, а ближе к задвигающейся двери с той и другой стороны от нее — нары двухэтажные, так что под ними можно было пройти пригнувшись. Нам достались нижние нары к задней стенке по ходу поезда, так что мы двигались на восток ногами вперед. Жена отцова брата дяди Володи Полина с дочерьми Шурой по 4-му году и Зоей по 3-му расположилась на среднем ярусе. Ночью состав тронулся. А тогда товарняк, чтобы тронуться с места, должен был несколько раз основательно дернуться. Плавно тронуть его с места у паровоза не хватало мощности. В вагоне непроглядная темень. Пьяненький Хыток упал с полки, заплакал. Захныкала Шура, от толчка она ударилась головой в стенку. Не понимая реальной обстановки она заныла: «Мама, ссади меня отсюда, я не хочу на нем ехать, он дерется». Раздраженная Полина кричит: «Что, уже надоело!?»
Утром оказались на станции Ряжск-3. Стояли долго, наверно, пополняли эшелон до полного комплекта рязанских переселенцев. Был солнечный, даже жаркий майский день. Вдоль путей оказался ряд колонок, на которых были толстые резиновые шланги высокого давления с увесистыми чугунными наконечниками, приспособленными для заправки водой пассажирских и грузовых составов. Простым поворотом рычага получался мощный поток водяной струи, и мы весело поливали друг друга из шлангов. На другой день, на стоянке в Рузаевке оказались такие же колонки и мы сразу же побежали обливаться водой, как и в Ряжске. Первыми оказались наш Витя с успевшим уже проявиться своим оппонентом и одновременно надавили на кран. Из шланга рванулась струя сжатого воздуха, шланг взвился и с силой ударил по лбу Витиного конкурента. Раненый с плачем побежал назад, и его увели в санчасть на перевязку. Колонки были предназначены для заправки вагонных тормозов сжатым воздухом.
Товарный эшелон наш тащился медленно без всякого расписания и иногда останавливался даже среди поля. Мы бегали вокруг и по гудку паровоза вскакивали в вагоны, иногда уже на ходу. Помню случай, когда один мужик бежал по лугу и кричал вслед уходящему паровозу: «Эй! Погоди!» Матери волновались, кричали на нас, а нам было нипочем. Иногда мы перебирались в соседний вагон, где были наши овцы и при них большей частью находился дед. Дело в том, что переселенцам разрешалось везти с собой и какую-то живность и некоторые везли даже своих коров. Но корову можно было сдать в колхоз и по сдаточной квитанции получить взамен корову на новом месте. А вот овец там еще не было, и поэтому овцы ехали с нами. В эшелоне была какая-то кухня, и на остановках раздавали горячую еду, кажется, два раза в день. За обедом всегда бегал Витя с ведром, не знаю — на вагон или
